возникновение мозга человека савельев
Возникновение мозга человека савельев
Наблюдение за растениями и животными всегда было привлекательным занятием. Безусловный интерес вызывает целенаправленная деятельность существ, совершенно не похожих на нас. Зачастую они более непосредственны и откровенны в своих желаниях и действиях, чем можно было ожидать. Это не мешает растениям и животным добиваться своих естественных целей — выживать и размножаться.
Стремление осуществлять эти фундаментальные процессы свойственно всему органическому миру. Животные и растения решают проблемы выживания и размножения различными способами. Активность животных и кажущаяся пассивность растений обманчивы. И те и другие могут воспринимать внешний мир и адекватно на него реагировать. Животные делают это при помощи специализированных клеток, входящих в состав нервной системы. Появление нервных клеток стало важным событием в истории многоклеточных организмов. Чтобы представить себе, как это произошло, для исторических реконструкций приходится использовать принципы организации современных животных и проводить ретроспективный анализ их возникновения. Такие приёмы обычно крайне дискуссионны и плохо подкреплены фактическими данными. Восстановление отдалённых событий эволюции животных — довольно неблагодарное и сомнительное занятие. Ему и посвящена настоящая книга.
В качестве базы для эволюционных реконструкций выбрана нервная система. Всё, что связано с принятием решений, реализующихся в поведении животных и человека, происходит в головном мозге. Мозг хранит программы инстинктивного поведения, определяет повседневные потребности животных и, если есть необходимый субстрат, способности к элементарному мышлению. Нервная система представляет собой гипотетическое зеркало поведения и реальных возможностей животных. Однако это не только зеркало, но и структурная основа всего поведения. Нельзя ожидать от конкретного вида каких-либо невероятных поведенческих эволюций, если нет соответствующей морфофункциональной базы в виде мозга или специализированного ганглия. Поведение животных «рождается» в нервной системе и одновременно остаётся её заложником. Любое адаптивное изменение структуры мозга даёт огромное преимущество своим обладателям, но загоняет поведение в прокрустово ложе возникших морфофункциональных мотиваций. Птицы никогда не смогут принимать решения, как млекопитающие или рептилии. Морфологические принципы организации мозга образуют непреодолимый поведенческий барьер. Различия в строении мозга позвоночных возникли не случайно. Они стали следствиями длительных адаптивных изменений всего организма вплоть до основной системы контроля и управления — мозга.
Следует подчеркнуть, что возникновение хордовых, первичноводных позвоночных, амфибий, рептилий, птиц и млекопитающих весьма туманно, а достоверные палеонтологические данные крайне отрывочны. Их эволюционная история построена на анализе сохранившихся элементов скелета, а не нервной системы. Как правило, строение нервной системы выступает в качестве вспомогательного, а не основного компонента для восстановления давно прошедшего эволюционного события. Ситуация усугубляется тем, что нервная система практически не оставляет палеонтологических следов. В большинстве случаев остаётся только гадать даже о самых общих принципах строения нервной системы у животных далёкого прошлого.
Скудность палеоневрологической летописи отчасти компенсируется некоторыми морфофункциональными свойствами нервной системы. Нервная система крайне консервативна. Её структурные изменения начинаются тогда, когда исчерпаны все другие возможности адаптации организма. Это связано с тем, что даже незначительные изменения неврологической организации могут вызывать необратимые и губительные поведенческие последствия. Эволюция нервной системы проходила по своеобразным законам. Мозг должен был всегда адекватно выполнять свои функции и не мог подвергаться мгновенным и глобальным перестройкам. Для нервной системы характерны относительно медленные структурные изменения, которые не могли происходить вне специфических условий. Под такими условиями подразумевается некая среда, где могли бы потребоваться необычные органы чувств или глубокий ассоциативный анализ необычных условий.
Настоящая книга является попыткой проследить весь путь становления нервной системы от появления первых клеток до формирования мозга млекопитающих при помощи анализа неврологических закономерностей эволюции. Для этого использовался сравнительный морфофункциональный подход. Первоначально проводился анализ новых нейробиологических приобретений той или иной группы животных. Затем сравнивались биологические и поведенческие преимущества, которые могли быть приобретены за счёт новых структур нервной системы. После этого воссоздавались причины и условия, которые могли привести к подобным структурным изменениям в нервной системе.
Этот незатейливый подход к анализу естественной истории позвоночных не лишён недостатков, но, может быть, он позволит несколько иначе взглянуть на общеизвестные события эволюции животного мира.
В главе I приведены вводные сведения об основных принципах устройства нервной системы, смысле её появления, энергетической цене и размерах мозга. Основное содержание главы посвящено взаимодействию между нервными клетками и уровнями их структурной организации нервных систем различных типов. Глава завершается тремя разделами, в которых рассмотрены рецепторные и эффекторные свойства нервной системы, физические основы памяти и мышления
Глава II посвящена биологическим причинам появления первых нервных клеток и простых нервных сетей. Значительное внимание уделено принципам организации и основным морфологическим закономерностям эволюции нервной системы беспозвоночных животных. В специальных разделах рассматриваются наиболее вероятные предковые группы беспозвоночных и условия возникновения древних хордовых. В этой же главе анализируются разнообразные пути морфологической эволюции нервной системы первичноводных позвоночных. Глава завершается разделом, посвящённым условиям происхождения мозга наземных позвоночных.
Глава III посвящена эволюции нервной системы амниот. В ней последовательно рассмотрены условия и закономерности возникновения нервной системы рептилий, птиц и млекопитающих. Каждая группа амниот рассмотрена в отдельном разделе, который завершается реконструкцией возможных условий формирования специфических особенностей организации мозга. В конце главы изложена общая теория переходных сред. Её основой является вывод о необходимости особых условий для формирования каждого из известных архетипов строения мозга позвоночных.
Книга иллюстрирована цветными схемами, рисунками и фотографиями. Зачастую даже неважная фотография даёт более реальное представление об обсуждаемом предмете, чем самая безупречная схема. Я старался использовать рисунки с оригинальных анатомических препаратов, а по мере возможности заменять их фотографиями.
Я благодарен сотрудникам лаборатории развития нервной системы
ПРЕДИСЛОВИЕ
Наблюдение за растениями и животными всегда было привлекательным занятием. Безусловный интерес вызывает целенаправленная деятельность существ, совершенно не похожих на нас. Зачастую они более непосредственны и откровенны в своих желаниях и действиях, чем можно было ожидать. Это не мешает растениям и животным добиваться своих естественных целей — выживать и размножаться. Стремление осуществлять эти фундаментальные процессы свойственно всему органическому миру. Животные и растения решают проблемы выживания и размножения различными способами. Активность животных и кажущаяся пассивность растений обманчивы. И те и другие могут воспринимать внешний мир и адекватно на него реагировать. Животные делают это при помощи специализированных клеток, входящих в состав нервной системы. Появление нервных клеток стало важным событием в истории многоклеточных организмов. Чтобы представить себе, как это произошло, для исторических реконструкций приходится использовать принципы организации современных животных и проводить ретроспективный анализ их возникновения. Такие приёмы обычно крайне дискуссионны и плохо подкреплены фактическими данными. Восстановление отдалённых событий эволюции животных — довольно неблагодарное и сомнительное занятие. Ему и посвящена настоящая книга.
В качестве базы для эволюционных реконструкций выбрана нервная система. Всё, что связано с принятием решений, реализующихся в поведении животных и человека, происходит в головном мозге. Мозг хранит программы инстинктивного поведения, определяет повседневные потребности животных и, если есть необходимый субстрат, способности к элементарному мышлению. Нервная система представляет собой гипотетическое зеркало поведения и реальных возможностей животных. Однако это не только зеркало, но и структурная основа всего поведения. Нельзя ожидать от конкретного вида каких-либо невероятных поведенческих эволюций, если нет соответствующей морфофункциональной базы в виде мозга или специализированного ганглия. Поведение животных «рождается» в нервной системе и одновременно остаётся её заложником. Любое адаптивное изменение структуры мозга даёт огромное преимущество своим обладателям, но загоняет поведение в прокрустово ложе возникших морфофункциональных мотиваций. Птицы никогда не смогут принимать решения, как млекопитающие или рептилии. Морфологические принципы организации мозга образуют непреодолимый поведенческий барьер. Различия в строении мозга позвоночных возникли не случайно. Они стали следствиями длительных адаптивных изменений всего организма вплоть до основной системы контроля и управления — мозга. Следует подчеркнуть, что возникновение хордовых, первичноводных позвоночных, амфибий, рептилий, птиц и млекопитающих весьма туманно, а достоверные палеонтологические данные крайне отрывочны. Их эволюционная история построена на анализе сохранившихся элементов скелета, а не нервной системы. Как правило, строение нервной системы выступает в качестве вспомогательного, а не основного компонента для восстановления давно прошедшего эволюционного события. Ситуация усугубляется тем, что нервная система практически не оставляет палеонтологических следов. В большинстве случаев остаётся только гадать даже о самых общих принципах строения нервной системы у животных далёкого прошлого. Скудность палеоневрологической летописи отчасти компенсируется некоторыми морфофункциональными свойствами нервной системы. Нервная система крайне консервативна. Её структурные изменения начинаются тогда, когда исчерпаны все другие возможности адаптации организма. Это связано с тем, что даже незначительные изменения неврологической организации могут вызывать необратимые и губительные поведенческие последствия.
Эволюция нервной системы проходила по своеобразным законам. Мозг должен был всегда адекватно выполнять свои функции и не мог подвергаться мгновенным и глобальным перестройкам. Для нервной системы характерны относительно медленные структурные изменения, которые не могли происходить вне специфических условий. Под такими условиями подразумевается некая среда, где могли бы потребоваться необычные органы чувств или глубокий ассоциативный анализ необычных условий.
Настоящая книга является попыткой проследить весь путь становления нервной системы от появления первых клеток до формирования мозга млекопитающих при помощи анализа неврологических закономерностей эволюции. Для этого использовался сравнительный морфофункциональный подход. Первоначально проводился анализ новых нейробиологических приобретений той или иной группы животных. Затем сравнивались биологические и поведенческие преимущества, которые могли быть приобретены за счёт новых структур нервной системы. После этого воссоздавались причины и условия, которые могли привести к подобным структурным изменениям в нервной системе.
Этот незатейливый подход к анализу естественной истории позвоночных не лишён недостатков, но, может быть, он позволит несколько иначе взглянуть на общеизвестные события эволюции животного мира.
В главе I приведены вводные сведения об основных принципах устройства нервной системы, смысле её появления, энергетической цене и размерах мозга. Основное содержание главы посвящено взаимодействию между нервными клетками и уровнями их структурной организации нервных систем различных типов. Глава завершается тремя разделами, в которых рассмотрены рецепторные и эффекторные свойства нервной системы, физические основы памяти и мышления.
Глава II посвящена биологическим причинам появления первых нервных клеток и простых нервных сетей. Значительное внимание уделено принципам организации и основным морфологическим закономерностям эволюции нервной системы беспозвоночных животных. В специальных разделах рассматриваются наиболее вероятные предковые группы беспозвоночных и условия возникновения древних хордовых. В этой же главе анализируются разнообразные пути морфологической эволюции нервной системы первичноводных позвоночных. Глава завершается разделом, посвящённым условиям происхождения мозга наземных позвоночных.
Глава III посвящена эволюции нервной системы амниот. В ней последовательно рассмотрены условия и закономерности возникновения нервной системы рептилий, птиц и млекопитающих. Каждая группа амниот рассмотрена в отдельном разделе, который завершается реконструкцией возможных условий формирования специфических особенностей организации мозга. В конце главы изложена общая теория переходных сред. Её основой является вывод о необходимости особых условий для формирования каждого из известных архетипов строения мозга позвоночных.
150 ошибок профессора С.В.Савельева. Рецензия на книгу «Возникновение мозга человека». Часть I
В 2010 году вышла монография: Савельев С.В. Возникновение мозга человека // М.: ВЕДИ, 2010. В книге освещен широкий круг тем, ключевых для понимания эволюции человека.
На более чем 300 страницах уделено место и прямохождению, и возникновению речи, и судьбе неандертальцев, и формированию рас. Как пишет сам автор в предисловии, «очень многие вопросы пришлось рассматривать практически заново. Это связано с тем, что одни проблемы сравнительной организации мозга человека в антропологии столетиями игнорируются, а состояние других напоминает средневековую веру в «живое вещество» (с. 4).
Редакция портала АНТРОПОГЕНЕЗ.РУ не могла обойти вниманием столь претенциозно анонсированную книгу уважаемого автора. Мы начали ее читать… и не смогли оторваться. Эрудиция профессора С.В.Савельева, широта обобщений, смелость интерпретаций, подход к фактам, источникам и терминологии, а также авторский юмор были столь… своеобразны, что мы поняли: небольшой рецензией не обойтись. В результате получился объемный материал, первую часть которого предлагаем Вашему вниманию.
Attention! Уважаемые антропологи, археологи, приматологи! Прежде чем ознакомиться с нижеследующим текстом, пожалуйста, сядьте…
В таблице, приведенной ниже, слева – цитаты из книги С.В. Савельева, справа – комментарий редакции портала АНТРОПОГЕНЕЗ.РУ. Жирный и красный шрифт в цитатах – наш.
Подчеркнем – мы выбрали для анализа всего несколько фрагментов из книги.
Цитата из книги С.В. Савельева
Комментарий редакции
«По-видимому, около 30—35 млн лет назад большая группа приматов перешла на некий щадящий тип питания, вызвавший редукцию «хищнических» зубов ».
На страницах книги автор неоднократно говорит о «хищнических зубах приматов», а также о том, что приматы «почти утратили хищническую зубную систему». Редакция АНТРОПОГЕНЕЗ.РУ поясняет для Читателей: хищнической зубной системы у приматов вообще никогда не было. Самые первые приматы ещё в начале палеоцена тем и отличались от очень похожих насекомоядных и других зверей, что имели не хищническую зубную систему, а растительноядную, ориентированную на жевание плодов и листьев, с притуплёнными бугорками. Человекообразные обезьяны никогда не были хищными. Даже люди всеядны, а не хищны, а относительная всеядность шимпанзе не отражается на их зубах, имеющих вполне «фруктоядную» форму.
Ardipithecus ramidus не является наиболее примитивным представителем гоминид. Даже если не включать в гоминид более древних Sahelanthropus и Orrorin (хотя их эволюционный уровень сопоставим с уровнем ардипитека и непонятно, почему их надо исключать), остаётся Ardipithecus kadabba, имеющий датировку более 5,5 млн.л.н. Странно разносить два вида одного рода в разные семейства.
Грацильные австралопитеки жили вовсе не в «это же время», а как минимум на несколько сотен тысяч лет позже.
В антропологии никогда не используется термин «ростральное направление».
30-35 миллионов лет назад – это ранний олигоцен, время парапитековых и амфипитековых приматов. В это время в нашей линии эволюции произошло установление практически полностью растительноядной диеты, что привело к увеличению зубов и всего жевательного аппарата. Трудно назвать это «щадящим режимом питания».
«К массивным австралопитекам относят Australopithecus robustus, A. aethiopicus и A. boisei, имевших крупные размеры и развитый челюстной аппарат (рис. II-6, б). Эти виды обычно выделяют в самостоятельный род, а иногда и в семейство парантропов (Paranthropus)».
С.В. Савельев путает. Род Paranthropus признаётся далеко не всеми антропологами. В отдельное семейство их никто никогда не выделял, в крайнем варианте – в подсемейство Parantropinae (выделял Монтандон в рамках семейства Pongidae, что было давно и известно лишь любителям истории систематики).
«Среди грацильных австралопитеков лучше всего представлены эндокасты A. africanus и A. afarensis (рис. II-7; см. рис. II-6).
В эти два вида сейчас включают ранее самостоятельные A. anamensis, A. ramidus и A. bahrelghazali».
Непонятно, что С.В. Савельев подразумевает под фразой «включают в эти два вида». Включить можно либо в первый вид, либо во второй, но не в два одновременно.
C.В.Савельев заблуждается. A. ramidus (Ардипитек рамидус) – не только описан как вид, но и выделен в самостоятельный род гоминид (к которому относится также не упомянутый С.В. Савельевым Ардипитек кадабба).
Достаточно взять свежий научный журнал, содержащий статьи на палеоантропологические темы, чтобы увидеть, что никто не сомневается в самостоятельном таксономическом статусе Ардипитека.
То же самое касается и A. anamensis – который и описан-то не так давно.
Что касается A. bahrelghazali, он похож на афарского австралопитека, однако, упоминается в большинстве публикаций как самостоятельный вид.
С.В. Савельев ошибается. Древнейшие австралопитеки имели достаточно специфические зубы, чтобы по ним можно было описывать и различать отдельные виды и роды (см., например, фото справа). «Практически человеческими» зубы австралопитеков были по сравнению разве что с долгопятами.
Кариес – болезнь, а не признак, поэтому он не может быть «выраженным». Случаев кариеса австралопитеков немного. Наличие кариеса не свидетельствует о «ненужности» зубов, а говорит о стрессах и углеводной (растительной!) диете. Для поедания растительной пищи всегда нужна специализированная зубная система (если зубы вообще есть, конечно), о чём свидетельствует зоология и палеонтология.
Трудно сказать, какие зубы нужны для поедания яиц и икры, поскольку виды, на этой пище специализированные, науке неизвестны (есть змеи, глотающие птичьи яйца, но им не по вкусу икра). На икре вообще специализироваться проблематично, поскольку она бывает не весь год и редко доступна в большом количестве.
Невозможно сказать, откуда С.В. Савельев взял эту цифру. Даже в самых расистских из всех расистских публикаций никогда не озвучивались 794 г в среднем для какой-либо современной группы людей. У аборигенов Австралии средняя масса мозга – около 1280 г – не попадает в категорию очень маленьких и не минимальная из известных. Даже в индивидуальных случаях не зарегистрирована масса мозга у мужчин аборигенов меньше 1050 г, а у женщин – 940 г. (плотность мозга близка к единице). Если средняя масса мозга у австралиек 794 г (меньше, чем у питекантропов!), то каков же минимум? 400 г, как у шимпанзе?
«Мозг африканского австралопитека отличается от мозга шимпанзе развитой височной, теменной и затылочной долями. Весьма интересно, что относительный размер лобных долей у шимпанзе явно больше, чем у австралопитека».
Непонятно, каким образом проводилось сравнение, т.к. измерения эндокранов С.В. Савельев, судя по всему, не признаёт (см. ниже).
Измерения же показывают, что шимпанзе и австралопитеки имели примерно одинаково развитые лобные доли, наблюдаемые различия укладываются в рамки индивидуальной изменчивости. [ссылка]
Непонятно, по каким критериям С.В. Савельев оценивает разницу в поведении.
Шимпанзе не «пытаются применять» примитивные орудия, а довольно успешно применяют их.
Все исследования приматологов противоречат утверждению С.В. Савельева. Поведение приматов чрезвычайно разнообразно. Численность групп варьирует от нескольких до нескольких сотен особей, соответственно существует множество форм социальной иерархии; некоторые виды ведут ночной образ жизни, другие чисто дневные; одни виды никогда не спускаются с деревьев, другие – обитатели открытых саванн, и т.д. и т.п. Образ жизни мартышек и шимпанзе слишком различается, чтобы можно было сравнивать их напрямую. С тем же успехом можно сказать, что нет разницы в поведении белки и лемура, бурундука и той же мартышки…
«В конце жизни И.П. Павлов заинтересовался приматологией и даже сформулировал не очень удачный, на наш взгляд, термин «ручное мышление». Этим «способом» думать и решать экспериментальные задачи он наградил обезьян. Его многочисленные ученики и последователи до настоящего времени убеждены в том, что «обезьяна приобретает сведения и мыслит прежде всего руками». Такой вывод выглядит диковато, если учесть, что ведущими органами чувств приматов являются зрение и слух. Видимо, советские приматы были слепоглухонемыми и изучали мир на ощупь ».
С.В.Савельев, вероятно, не знает, что термин «ручное мышление» появился после многочисленных экспериментов с обезьянами, проводимых в специальной лаборатории, организованной И.П. Павловым. Эти эксперименты показали, что у шимпанзе при решении ряда задач действительно кинестетические факторы играют ведущую роль (например, при выборе одного из двух предлагаемых объектов шимпанзе крайне важно пощупать его, взять в руки; при этом вес объекта может иметь большее значение, чем его цвет и т.д.).
См. подробное описание экспериментов: Вацуро Э.Г., Исследование высшей нервной деятельности антропоида (шимпанзе), М., Изд-во Академии медицинских наук СССР, 1948 г.
Если термин «ручное мышление» С.В. Савельев считает неудачным, ему бы следовало предложить свои объяснения результатам многочисленных опытов, проводившихся сотрудниками лаборатории физиологии высшей нервной деятельности еще в 30-е годы прошлого века. А для этого – хотя бы ознакомиться с этими результатами.
«Сторонники «общественно-трудового» происхождения человеческого мозга были правы в одном: для пользования орудиями труда нужны развитые для манипуляций руки. Налицо чудесное совпадение. Нужны были предкам человека руки — они тут как тут. У архаичных австралопитеков они появились без явных причин. Ручки очень умелые, с развитой манипуляторной активностью, эффективным церебральным контролем движений и способностью предсказывать результат действий. Такими руками изготовить настоящее марксистское «орудие труда» не представляло никаких трудностей.
Не решён только один небольшой вопрос о причинах возникновения совершенных рук австралопитеков. Реальный механизм реализации биологических преимуществ австралопитеков, способных к сложным манипуляциям рук, не ясен».
С.В. Савелев, видимо, не владеет информацией, и рисует очень примитивную картину. На самом деле, австралопитекам достались очень даже обезьяньи ручки [ссылка] и обезьяньи мозги. К счастью, нам известны кисти орроринов, ардипитеков, грацильных и массивных австралопитеков, а также «ранних Homo» (см., например, здесь и здесь). У орроринов, ардипитеков и даже афарских австралопитеков кисть сохраняла огромное количество древолазательных специализаций. Руки австралопитеков были по-своему совершенны, но вовсе не для изготовления орудий труда. Более того, «трудовые» адаптации кисти появляются только 1,8 миллиона лет назад и позже, тогда как древнейшие каменные орудия имеют возраст 2,5-2,7 миллиона лет назад. Для формирования «трудовых» специализаций понадобился миллион лет – и это не считая времени использования деревянных орудий. Сложные манипуляции доступны и шимпанзе. Надо думать, австралопитеки за миллионы лет «нетрудовой» жизни тоже руками как-то пользовались, это не значит, что они делали орудия труда, но манипулятивная активность не синоним трудовой деятельности.
«Выйдя из среды, вызвавшей увеличение размеров мозга, они [человекообразные обезьяны] донесли до нас след тех отдалённых событий. Это эволюционное послание закреплено в структуре мозга. Мозг сохранил архаичные черты эпохи интенсивного формирования, а поведение приматов безнадёжно упростилось».
С.В. Савельев не объясняет, почему же не уменьшился в процессе эволюции столь энергоемкий орган, как мозг, если он уже давно (по мнению автора) не нужен человекообразным обезьянам. Более того, палеонтология показывает, что увеличение размера мозга происходило во всех линиях приматов и у человекообразных в частности. Нет никаких данных, что поведение в процессе эволюции «безнадёжно упростилось». Все данные этологии говорят об обратном: интеллектуальные способности приматов возрастают от тупайй к лемурам, от них – к мартышкам, а от последних – к человекообразным.
«Следует отметить две морфологические особенности в строении архаичных антропоидов, предопределившие эволюцию человека. У самых ранних антропоидоподобных существ строение зубной системы существенно отличалось от её организации у современных приматов. Если сравнить строение зубной системы проконсула (Proconsul africanus) и современных шимпазе (Pan troglodytes) или бонобо (Pan paniscus), то они будут довольно схожи. Шимпанзе даже немного проиграет при сопоставлении клыков обоих видов с современным человеком: клыки у шимпанзе и бонобо больше, чем у проконсула. Следовательно, примерно 23—14 млн лет назад радикально изменились источники питания всей обширной группы приматов. Их пища стала несоизмеримо более питательной и менее структурированной. Необходимость в клыках практически отпала, хотя о специальной подготовке пищи для поедания не могло быть и речи. Эти факты неизбежно приводят к выводу о принципиальной смене типа питания архаичных приматов. Они стали употреблять в пищу весьма нежные, но очень питательные продукты, которые стали причиной существенной редукции зубной системы».
Здесь, наконец-то, С.В. Савельев правильно называет клыки клыками. Однако, судя по дальнейшему тексту, С.В. Савельев уверен, что млекопитающие клыками… жуют (см. ниже, с. 174). Обратим внимание, что у грызунов клыков нет вообще. По логике С.В. Савельева, пища грызунов должна быть еще более нежной, чем у приматов.
Парадокс, сформулированный С.В. Савельевым, надуман.
«Способы передвижения современных горилл и шимпанзе дают в лесу слишком очевидные преимущества, поэтому теоретики решили «выгнать» архаичных приматов из леса. Возникло сразу несколько смелых умозрительных гипотез. Наиболее популярно предположение о том, что леса вдруг стали резко исчезать. Образовался своеобразный буш или даже полустепь».
Здесь и далее С.В.Савельев использует уловку «полемика с оглуплённым оппонентом», представляя несимпатичные ему гипотезы в смешном и нелепом свете. Подобный стиль ведения научной дискуссии сложно назвать корректным. [на эту тему см. статью Светланы Бурлак, п. 5]
С.В. Савельев не знает, что представление о сокращении площадей африканских лесов в плиоцене и плейстоцене подтверждается многочисленными исследованиями, палеоклиматическими реконструкциями и т.д. (см. например недавнюю публикацию)
Осушение и похолодание климата в конце миоцена и сокращение в дальнейшем лесов – это бесспорный, общепринятый факт, известный уже несколько десятилетий. Ирония С.В. Савельева говорит о плохом знании вопроса. Кроме того, исчезновение лесов не происходило «вдруг», а растянулось на миллионы лет, иначе у предков гоминид не было бы времени приспособиться к новым условиям. В этом плане, ардипитек представляет идеальный образец промежуточной морфологии в промежуточном ландшафте.
«По неведомым причинам архаичные приматы проявили удивительный патриотизм и не мигрировали вслед за исчезающим лесом вместе с богатыми источниками белковой пищи».
Здесь С.В.Савельев использует очень странную логику (особенно учитывая дальнейшие свои построения). Рассуждая так, смена среды вообще не возможна в процессе эволюции?
Т.е. рыбы никогда не вышли бы на сушу, ибо зачем им покидать родную водную стихию «вместе с богатыми источниками пищи».
Очевидно, что часть «архаичных приматов» осталась в лесу (есть же шимпанзе и гориллы), некие популяции жили на границе леса и саванн (как делают это сейчас некоторые группы шимпанзе), а некоторые приспособились к жизни в саванне.
Лес, вопреки мнению С.В. Савельева, отнюдь не является «богатым источником белковой пищи», и не на белковой пище построен рацион приматов. В большом количестве белок в пище появился как раз в саванне и то не сразу, а лишь начиная с Homo habilis. Об этом свидетельствуют многочисленные и разноплановые исследования древних рационов, о чём не раз публиковались новости на нашем портале.