грубый закат о чем песня

The National о «Звуках Му», бесконечной печали, семье и «Game of Thrones»

Американцы The National за последние годы превратились в одну из самых востребованных инди-групп мира — а месяц назад выпустили свой шестой альбом «Trouble Will Find Me», для которого сочинили четырнадцать печальных и меланхоличных мужских песен. «Афиша» поговорила с басистом The National Скоттом Девендорфом.

Состав The National интересен тем, что в нем играют сразу две пары братьев: Аарон и Брайс Десснеры на гитарах (вторые справа и слева соответственно), а также Брайан Девендорф на барабанах (крайний слева) и его брат, собеседник «Афиши» Скотт на басу (крайний справа)

— Поскольку я звоню из России, не могу не спросить про ваш клип на «Sea of Love», ремейк «Грубого заката» «Звуков Му». Тут все очень всполошились, обнаружив такое неожиданное заимствование.

— Ну там все было просто — подруга подруги прислала видео Брайсу (Десснеру, гитаристу The National. — Прим. ред.), он показал его нам, нам ужасно понравились и песня, и клип. А штука еще в том, что свои-то видео у нас обычно так себе получаются, честно говоря, так что мы и подумали — а почему бы не сделать, так сказать, кавер-версию? Ну и в итоге сейчас получается, что лучший наш клип — как бы и не наш. (Смеется.) С другой стороны, нам было только в радость сделать такое посвящение этой песне. Мы все очень много раз посмотрели «Грубый закат», и каждый пытался повторить классные движения, которые делал человек, на твоем инструменте играющий. Но я вынужден признать, что из этого русского басиста танцор получше, чем из меня. Да и с волосами у него получше.

— Это единственная русская группа, которую вы знаете?

— Да, если честно. Понятия не имею, как там у вас с музыкой сейчас. Но мне было бы интересно узнать. Да и вернуться с концертом в Россию мы очень хотим. Нам очень запомнилось, как мы приезжали к вам несколько лет назад — это был декабрь, зима, самый последний концерт тура, который мы делали после «Boxer». Несмотря на холод, все было превосходно — люди, которые организовывали наш концерт, объездили с нами всю Москву и вообще очень по-доброму к нам отнеслись. В Россию тогда еще приехали мои родители — у прабабушки моей мамы, кажется, были русские корни, мама сама учила русский в школе, была в Москве в 80-х и очень хотела вернуться. Она, кстати, и нас с Брайаном (Девендорф, брат Скотта и барабанщик The National. — Прим. ред.) пыталась русскому научить, но ничего не вышло. Я запомнил только несколько слов, и те давно вылетели из головы. Прости меня, мама. Простите меня, россияне! (Смеется.) В общем, я надеюсь, что в следующий раз мы приедем в Москву, когда будет тепло.

Тот самый клип на «Sea of Love». Оригинал «Звуков Му» можно найти здесь

— «Trouble Will Find Me», ваш новый альбом, — самая тихая, наверное, запись The National, там почти нет рок-хитов типа «Mr November» или «Mistaken for Strangers». Почему так?

— Ну во-первых, я с вами не очень-то согласен. То есть да, это более расслабленная пластинка, чем предыдущая, но должный баланс там, по-моему, соблюден. И та же «Sea of Love», и «Graceless» — вполне себе рок, да и чисто по темпу тут есть самые быстрые вещи, которые мы когда-либо играли. А откуда взялась эта расслабленность? Да просто сама собой. Мы сочинили песен сорок, потом сократили количество до 14 — так что у нас на еще один альбом осталось на самом деле. И мы специально не изобретали тут никакого концепта, никакой идеи, не пытались отстраниться от самих себя — просто играли то, что игралось, так, как нам казалось правильным, важным и честным. К тому же на «Trouble Will Find Me» с точки зрения текстов есть несколько очень личных для Мэтта (Бернингера, вокалиста The National. — Прим. ред.) песен — ну и обходиться с ними мы тоже старались бережно. Но я все-таки буду стоять на своем: это, конечно, не жесткая пластинка, но и мягкотелой я бы ее не назвал.

— Мне всегда казалось, что песни The National какие-то усталые, но в хорошем смысле; они как бы о том, как смириться со своим бременем в жизни и найти в нем какое-то утешение. Как вам такое впечатление?

— Ну я понимаю, о чем вы. У нас действительно много песен про то, как нормальные люди пытаются справиться с жизнью и всеми ее затруднениями. Вообще, вся наша музыка отталкивается от нашего личного опыта, а Мэтту просто удается как-то очень точно его выразить. Ну да, жизнь непростая штука, но. Важно все-таки понять: мы не то чтобы угрюмые депрессивные мужики. Мы просто любим в музыке это ощущение меланхолии. К тому же у Мэтта такой тембр, который заведомо делает песню серьезной. Даже если он поет о чем-то по идее веселом или смешном, люди не всегда это считывают. (Пауза.) Хотя нет, я все-таки надеюсь, что считывают. Или по крайней мере чувствуют, что в нашей музыке есть не только печаль, но и надежда.

— Где-то между «Boxer» и «High Violet» вы вдруг стали по-настоящему большой группой, своего рода инди-суперзвездами. Помните, как это произошло?

— Хм… Ну я помню, как в конце тура после «Boxer» публика стала куда сильнее реагировать на песни — и ее стало больше. Помню, как мы потом сели записывать «High Violet», а когда выпустили — он вдруг начал продаваться лучше всех прежних наших пластинок, и это был приятный сюрприз. Вот, наверное, и все. Не знаю. Мы очень самокритичны. Каждый раз, когда мы заканчиваем альбом, мы уверены в том, что записали, — и в то же время дико переживаем относительно того, как на это отреагируют люди. В этом смысле ничего не изменилось. Когда мы делали «Trouble Will Find Me», я лично испытывал всю ту же гамму чувств, что и прежде: радость — и одновременно страх. Наверное, это и называется счастье. Я ответил на ваш вопрос?

The National прорвались к большой аудитории не в последнюю очередь благодаря песне «Fake Empire» — потом ее даже как-то попытались использовать в своей предвыборной кампании республиканцы, на что группа, поддерживавшая Обаму, отреагировала крайне гневно

— Я скорее хотел узнать, не чувствуете ли вы какого-то дополнительного давления? Все-таки от групп вашего уровня часто ждут, что они изобретут себя заново, совершат какую-то внутреннюю революцию. Я слышал много откликов про «Trouble Will Find Me» в том духе, что вот, мол, опять они играют все то же самое.

— Да, есть такой момент. Но, честно говоря, мне не кажется, что это справедливое требование. То есть, безусловно, группа должна всякий раз бросать себе вызов, как-то задавать вопросы самой себе. И мы это делаем, поверьте. Для меня «Trouble Will Find Me» сильно отличается от того, что мы делали раньше. Например, Мэтт поет в более высоком регистре, мы пробуем размеры, в которых до того никогда не играли, и так далее. Другой вопрос, что объяснить это человеку извне сложно. У The National все равно есть свой звук — и я не удивлен, что многим этот альбом кажется похожим на предыдущие. Для меня это еще и в некотором смысле дайджест нереализованных возможностей: там много штук, которые мы пытались сделать раньше, но как-то не складывалось. В общем, я скажу так: конечно, изобретать себя заново — это хорошо и правильно, но мне зачастую больше нравятся группы, которые стоят на своем. Впрочем, я могу ошибаться.

— Вы недавно поучаствовали в удивительной акции — играли в нью-йоркском музее MOMA песню «Sorrow» шесть часов подряд. Каково вам было? Наверное, к шестому-то часу вы ее возненавидели?

— Знаете, нет, как ни странно. Мы вообще очень нервничали перед тем, как выйти на сцену, боялись, что будет трудно, — но как-то быстро втянулись и отыграли на удивление легко. Все оказалось ровно наоборот по сравнению с тем, как мы себе это представляли, — мы расслабились и просто играли и играли. Правда, на определенном этапе возникли проблемы у Мэтта: он рассказывал, что где-то на 65-м исполнении «Sorrow» (всего мы ее сыграли 108 раз) вдруг начал слушать текст как бы стороны — и прочувствовал его заново, проникнувшись тем, какая же это грустная песня. Ну что тут скажешь — она и правда грустная, с другой стороны, она про то, как, погрузившись в печаль, преодолеть ее. В общем, Мэтту пришлось немного перенастроиться — но он справился. И мы все справились. На самом деле больше всего меня поразила публика — люди стояли и слушали все 6 часов подряд, почти никто не ушел. То есть если сравнивать это с марафоном — мы-то ладно, мы его хотя бы бежали. Те, кто на это смотрел, меня удивили гораздо сильнее.

— А в этом перформансе вообще была какая-то глубокая концептуальная идея?

— Не уверен. Ну у этого парня, Рагнара, который придумал всю затею, метод такой — он все время делает акции, основанные на бесконечном повторении одного и того же действия. Скажем, однажды он сидел, пил пиво и играл на гитаре несколько часов подряд. Однажды договорился, чтобы актеры в костюмах исполняли на сцене один и тот же фрагмент оперы. Был у него даже перформанс, в рамках которого его мама в него плевала. При этом его искусство не про боль, не про истощение, нет. Это скорее медитация, погружение в определенный процесс. И юмору там тоже есть место. Глубокой идеи в этом, может, и нет, но что-то занятное ему поймать все-таки удалось.

Фрагмент вышеупомянутого перформанса The National, который проходил не в основном здании MOMA на Манхэттене, а в филиале музея в Куинсе

— В The National играет сразу две пары братьев. Значит ли это, что группа для вас — как семья?

— Да, конечно. Я бы даже сказал, что именно благодаря этой семейственности нам удалось столько лет продержаться. Мы же долгое время и к музыке относились как к своего рода семейному досугу — ну знаете, выехать на лето в Европу, поиграть концерты, как-то перебиваясь на хлебе и воде… Это были такие веселые семейные каникулы. Да и сейчас эти связи держат нас вместе — потому что мы понимаем: что бы ни произошло, а связь между нами так просто не разорвать.

— Вы, мне кажется, очень нью-йоркская группа. Для вас самих это так?

— Ну как сказать… Нью-Йорк нас усыновил. Все-таки мы все из Огайо, и это на нас сильно повлияло. Но группа появилась уже в Нью-Йорке — так что он на нас повлиял не менее сильно, и все, что мы делаем, так или иначе обусловлено этим городом. Тем не менее у нас у всех есть ощущение, что мы никогда не будем подлинными нью-йоркцами, потому что не родились и не росли здесь. Мы почти что иностранцы, мы немного аутсайдеры — и мне кажется, это чувствуется в песнях. Вообще, Нью-Йорк, конечно, удивительный город. Он настолько голоден до культуры вообще и музыки в частности, что там любой может найти себе место — хорошую группу в Нью-Йорке можно услышать хоть в маленьком клубе на 30 человек, хоть в Radio City. Из-за этого здесь очень конкурентная среда — но именно она рождает так много хороших групп: ты просто вынужден быть лучше других, чтобы тебя услышали. И нам, конечно, страшно повезло в том, что у нас все получилось.

— Все-таки не могу удержаться от этого вопроса: каково вам было записывать «Rains of Castamere» для сериала «Game of Thrones»? Вы знали, какую роль она сыграет в сериале? Вы вообще его смотрите?

— Да-да, мы фанаты. Но книжку я не читал, так что всего контекста не знал. Вообще, с «Rains of Castamere» наша задача была скромной: просто исполнить уже готовые музыку и текст. Но все равно — мы собой гордимся. Был еще забавный момент — я как-то шел по Нью-Йорку и услышал из окна дома голос Мэтта, который пел эту песню (кто-то, видимо, смотрел сериал). Брр. Даже испугался немного.

«Rains of Castamere» в исполнении The National — впрочем, роль басиста Скотта Девендорфа здесь, скорее всего, нулевая

— А как вам, кстати, Красная свадьба?

— Ох, это было жестко. Жестко. Я такого поворота совсем не ожидал. Ох!

Альбом The National «Trouble Will Find Me» вышел в мае на лейбле 4AD.

Источник

XVI. «ГРУБЫЙ ЗАКАТ»: ДРУГИЕ «ЗВУКИ МУ»

XVI. «ГРУБЫЙ ЗАКАТ»: ДРУГИЕ «ЗВУКИ МУ»

Так или иначе, профессионализм нового состава позволял ему воплощать в жизнь некоторые древние песни Мамонова, не получавшиеся у ранних «Звуков» чисто технически: «Больничный лист», «Канава», «Консервный нож». Эти композиции – наряду с незначительно пополнившим мамоновскую сокровищницу новым материалом – составили новый альбом проекта «Грубый закат», медленно записывавшийся на протяжении 1992–94 годов. К моменту его завершения возникла очередная проблема: изначальный дуэт, превратившись в квартет, уже не мог органично именоваться «Мамонов и Алексей». Группу следовало как-то назвать – и перед искушением поднять из руин прошлого заветный бренд «Звуки Му» Петр Николаевич не устоял, что не могло не дать толчок всевозможным конфликтам вокруг проекта. Но об этом несколько позже, а пока – немного личных впечатлений тех времен. Весной 1995 года автор этих строк был откомандирован журналом «Музыкальный олимп» на концерт нового состава «Звуков Му» в арт-клубе «Пилот». Репортаж оказался написан в спровоцированном эстетикой действа квазииронично-сюрреалистическом стиле.

«Итак, мы видим целый лес урбанизированных скелетов птеродактилей – дизайн сцены данного заведения. Крылья одного из зверей огромными оленьими рогами вырастают над головой человека, сидящего за барабанной установкой, – так в „Пилоте“ традиционно опускают всех „стукачей“. В нашем случае это драммер новых „Звуков“ Андрей Надольский – маленький, лысый, склонный к полноте человечек со странными изогнуто-полузакрытыми глазами. Чем-то он напоминает гротесковую маску нэпмана – такие зловещие персонажи в свое время выходили на сцену Театра сатиры, олицетворяя угарный пожар на свадьбе Присыпкина в одиозном спектакле „Клоп“. Человечек стучит в эдакой напряженно-ресторанной манере, не утруждая себя прихотливыми рисунками.

По краям сцены стоят люди, рядом с которыми Надольский воспринимается как некий незадачливый метроном, тайно пробравшийся, скажем, на репетицию Роберта Фриппа с Миком Карном. Это старый звукомуковец Алексей „Лёлик“ Бортничук и пресловутый чудо-басист Женя Казанцев. Начнем с последнего.

Легендарный Казанцев, имеющий ныне вид респектабельного беса – или даже, скорее, пожилого, больного демона, которому уже почти все равно, – во времена „медвежьей крови“ и „золотой осени“ переиграл чуть ли не во всех советских культовых ВИА. Трудно подобрать достаточно уничижительный эпитет для того, кто сочтет сие недостатком… Казанцев играет четко, ненавязчиво, иногда изобретательно. „Темный Му“ он открывает партией как бы ритм-гитары, которая на деле нарезает, естественно, в басовом регистре и качает ослепительный драйв. По общему музыкальному решению этот номер явно тянет на центральную вещь текущей программы. В остальном же наш Стью Кук справедливо чурается самовыражения на чужих костях и подчеркнуто сдержан. Помнит, умница, что группа все-таки где-то как-то исполняет песни.

Вот кто разворачивается во всем блеске как музыкант, мыслитель и звукоискатель – так это Лёлик. В незапамятные времена он считался одним из самых слабых мест ансамбля, и на концертах десятилетней давности снобы вяло гнусавили, что в рок-музыке не место кумовству. Но человек сутками запирался в отрешенной ото всего мира мамоновской студии (было дело, спонсор платил) и, как проклятый, трудился.

Вообще-то это хорошо, когда гитарист поначалу ну совсем не умеет играть. Если ты с ходу рождаешься русским струнным соловьем, не возникает нужды в наличии серого вещества. Такого количества мастеров безмозглых запилов, в краю которых нам приходилось существовать, не собрать со всей Европы. Лёлик же всегда готов поиграть аккордами (как ни странно, чудовищная редкость), изысканно интроспективен и изумительно работает со звуком. Он словно стоит на минном поле примочек и аккуратно щупает их продолговатым шузняком. Он чем-то похож на слегка сколовшегося Сергея Юрского (сильно заросшего) средних лет, а иногда по тембру – на Пейджа в „Down By The Seaside“. Спокойное, словно мраморное, без тени мимики лицо, в меру задрапированное разрозненными, но чистыми патлами.

Стоящий по центру „отец родной“ Петр Николаевич являет собой полярную противоположность сводному брату, кою только подчеркивает полная идентичность прикида: слегка мятые серые костюмы, белые сорочки с перекошенными воротничками, мягкие темные ботинки. Мамонов, естественно, само пиршество мимики и жестикуляции: когда орет – словно легкий дымок изо рта. Чистый Кощей Бессмертный (если не Баба-Яга), в общем, поющий Милляр. Или старый английский дворецкий-эпилептик…

И что примечательно, в нынешнем плотном гитарном саунде ансамбля, где все внимание меломанов беспощадно тянет на себя гитара, мамоновскому пению приходится несладко. Петр Николаевич, ранее хрипло царивший на фоне размазанно-психоделических клавиш и концептуально пумкающего баса, ныне вынужден играть роль реального вокалиста в реальной (и очень для него тесной) ритмической сетке эдакого постньювейвовского толка.

Приходится отделываться бегло-кабаретным речитативом, создающим разве что орнамент узнаваемости на лёликовских гитарных пассажах. Так колют орехи печатью английской королевы.

Зато Мамонова и Надольского удачно связывают лысины. По центру лысин – легкие, пушистые гребешки. Вообще, если вспомнить, что гитаристы стоят по краям, то схему группы можно представить в виде креста, где уходящая в глубь сцены вертикаль – панк-кабак, а горизонталь – Talking Heads».

Итак, Мамонов решил восстановить над своим проектом вывеску «Звуки Му»: в конце концов, так изначально называлось все то, чем он занимался… Но оказавшиеся в момент распада за бортом проекта его бывшие участники – в первую очередь, Липницкий – считали иначе. С их точки зрения, все они потратили немало времени и сил на популяризацию культового бренда, а не кто иной, как сам Мамонов, его и похоронил. То, что он в их отсутствие возродил «Звуки Му», породило нешуточный конфликт: Александр Давидович, занимавшийся в ту пору рок-журналистикой, не выдержал и разразился гневными филиппиками… Петр Николаевич по этому вопросу хранил молчание, а поддерживающую его позицию сформулировала жена и директор Ольга: «„Звуки Му“ не могут кончиться как идея, пока Мамонов жив и на сцене. „Звуки Му“ – название, придуманное Петром Николаевичем Мамоновым с созданием его песен в 1980 году. „Звуки Му“ – это не определенный состав людей, а идея, концепция, стиль, образ жизни и т. д. В состав „идеи“ могут входить любые музыканты, актеры или художники, которые подходят, не очень подходят или вовсе не подходят, но в силу жизненных обстоятельств приглашены Петром Мамоновым для осуществления его художественных идей».

В какой-то степени конфликт был урегулирован лишь несколько лет спустя, когда и второй состав «Звуков Му» уже не существовал. Выступивший в качестве миротворца Олег Коврига рассказывал об этом нелегком процессе в интервью SpecialRadio:

«…Как-то Саша Липницкий договорился с Брайаном Ино об издании в России OPALовского альбома „Звуков Му“. Уже хлебнув всякого разного с российскими музыкантами и прожив достаточно долго в Ленинграде, Ино ни на какие деньги не претендовал, просил только договориться между собой. А вот как раз это и было самым сложным… Мы издали альбом в день пятидесятилетия Ино (15 мая 1998 года. – Примеч. автора ).Я даже написал ему письмо-поздравление на английском языке, но как-то постеснялся его отправить, а зря. Это издание было призвано всех примирить, поскольку группа имела к Мамонову претензии: „Издает диски у Морозова на «Moroz Records», а нам ничего не дает…“ Разборка возникла со старым составом „Звуков Му“. Поскольку за „Простые вещи“, „Крым“ и „Транснадежность“, изданные на „Moroz Records“, музыканты не получили ровным счетом ничего, они требовали „сатисфакции“. Петр ушел в глухую „несознанку“. Мне же эта ситуация казалась совершенно искусственной. На месте ребят я бы никаких претензий не предъявлял, поскольку для меня „Звуки Му“ – это, прежде всего, сам Петр, а все остальное – более или менее удачный фон. Но и на месте Пети я бы предпочел расстаться со своим прошлым по-хорошему… Ябыл готов удовлетворить и группу, и Петра: мне казалось, что надо прорваться сквозь этот тяжелый бред, а определить, кто сколько получит, это уже дело техники. Очень мне хотелось издать этот альбом. В конце 70-х я считал Брайана Ино почти что музыкальным богом, и до сих пор мне кажется, что „Another Green World“ – один из лучших альбомов всех времен и народов. Принять эстафету от Брайана Ино для меня было чем-то запредельным.

В той ситуации я им должен был дать денег, и я им всем дал, собственно. И действительно, этот скандал на много лет затих. Группа, к слову, тогда уже развалилась.

Издали мы этот альбом. Очень старались не ударить в грязь лицом перед Брайаном Ино. Сделали digipack книжкой… Но влетел я на этом издании крепко. Конец весны – не лучшее время для релиза, а через три месяца разразился наш любимый кризис, и такие компакты перестали продаваться вообще. Но свои обязательства перед группой я выполнил».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

Продолжение на ЛитРес

Читайте также

Вежливый Мэйсон и грубый клиент

Вежливый Мэйсон и грубый клиент Мэйсон взялся за дело. Писал Шройтеру письма. Очень вежливые. Даже любезные. Даже больше чем любезные. Начинал всегда, как принято у американцев, с эпитета «дорогой» и заканчивал неизменно «сердечно ваш» (cordially yours). И между началом и концом

Звуки детства

Звуки детства Пытаюсь нарисовать картину из звуков своего детства, роюсь в памяти. Радиоточка, Или трансляция. В общем, радио. Эта пластмассовая коробочка стояла в каждой квартире, в каждой столовой, в любой парикмахерской. Коробочка всегда была желтая или розовая —

Загадочные звуки

Загадочные звуки Много песен сложено на флоте про затонувшие в грозных схватках с врагом русские боевые корабли.Мы, водолазы, ходим по следам морских песен.В конце прошлого века затонул воспетый в песне броненосец «Русалка», и мы нашли его на двадцатиметровой подводной

Звуки

Звуки Нога все еще болит, и семидневный отдых в Пинляне ничего не изменил. «Отдавать ботинок в ремонт определенно было ошибкой», – размышляю я, подкладывая под пятку сложенный носок. Сапожник постарался починить подкладку с помощью полоски тонкой кожи, но она для моих

Звуки

Звуки Шумит ли надо мной березовая крона, Звенят ли, как стекло, озябнувшие ветки, — Душе моей, как и во время оно, Родные звуки посылают предки. Молчит ли надо мной немой кусок базальта, И шепчут ли во тьме березовые корни, — В моей душе мотив, что станет завтра Изящной

«На грубый мир, на низменные души…»

«На грубый мир, на низменные души…» На грубый мир, на низменные души Ночная тень медлительно сползла, Но тот, кому даны глаза и уши, Касанья темного не ощутит крыла. Поэт не спит. Его томит тревога, Она ему, как страшный дар дана, И только тайн Его душа мучительно

«Мне только б жить и видеть росчерк грубый…»

«Мне только б жить и видеть росчерк грубый…» Мне только б жить и видеть росчерк грубый твоих бровей и пережить тот суд, когда глаза солгут твои, а губы чужое имя вслух произнесут. Уйди, но так, чтоб я тебя не слышал, не видел, чтобы, близким не грубя, я дальше б жил и

Вежливый Мэйсон и грубый клиент

Вежливый Мэйсон и грубый клиент Мэйсон взялся за дело. Писал Шройтеру письма. Очень вежливые. Даже любезные. Даже больше чем любезные. Начинал всегда, как принято у американцев, с эпитета «дорогой» и заканчивал неизменно «сердечно ваш» (cordially yours). И между началом и концом

Русские звуки

Русские звуки В Мюнхенском университете я читал однажды курс лекций по древнерусской литературе. Читать попросили по-русски, чтобы изучающие славистику имели возможность послушать живую русскую речь. Как это обычно бывает, состав студентов не был постоянным. Время от

Звуки небес

Звуки небес Была в начале песня, и, словно с небес, она летела, лелея душу.Он знал, он слышал: это мама поет то ли ему, то ли самой себе, напевает легко и свободно, сидя у кровати, склоняясь иногда над круглым его благодарным лбом, будто бы подавшимся навстречу звукам, и голова

Звуки музыки: звуки звуков

Звуки музыки: звуки звуков В той же степени, в какой клише о создании кино в монтажных неверно, слова «все улучшится с добавлением музыки» истинны. Практически каждый фильм улучшается хорошим музыкальным сопровождением. Начать с того, что музыка оказывает

ДРУГИЕ ЗАДАЧИ, ДРУГИЕ МАСШТАБЫ

ДРУГИЕ ЗАДАЧИ, ДРУГИЕ МАСШТАБЫ В апреле 1968 года генерал-полковник М. Г. Григорьев как один из самых авторитетных и опытных руководителей назначается первым заместителем Главнокомандующего Ракетными войсками стратегического назначения Маршала Советского Союза Н. И.

Мудрые звуки

Мудрые звуки …велико дело церковное пение. Душу к Богу подъемлет, сердце от злых помыслов очищает… Мельников-Печерский …церковная музыка в России – гениальна. Горький … любовь его к церковным службам, духовенству, к звону колоколов была у него врожденной, глубокой,

Звуки улицы

Звуки улицы Маленький Пава выздоравливает. Тёртый с сахаром желток — сказочное лакомство в тёмном подземелье — помог. Сейчас и Тина не прочь покашлять, если бы только она не понимала, что не следует злоупотреблять внимательностью Буженяка.Чем явственнее чувствуется

Нелюбимые звуки

Нелюбимые звуки Иногда мне в голову приходят очень умные вещи. Но я редко высказываю их вслух. Точнее – почти никогда. Как подумаю: что вот, надо открыть рот и начать выдавливать из себя слова, как засохшую пасту из тюбика, которая царапает горло, каждое слово – как

Источник