говорящие дощечки с острова пасхи
Говорящие дощечки с острова Пасхи. Дешифровка, чтение, перевод. (И. К. Федорова)
Статуи раннего периода изображали, скорее всего, богов, они сходны с каменными изваяниями других полинезийцев, в частности жителей Маркизских островов. Они напоминают и петроглифы, выбитые на скалах острова стилизованные изображения богов и мифологических персонажей.
Вопрос лишь на каком основании они считаются «ранними». Зато по стилистике – совпадение.
Многие авторы уверяли читателей, что у статуй изображены длинные уши, поэтому их нужно считать произведением расы длинноухих, приплывших на остров Пасхи из Южной Америки. Уши у статуй действительно имеют продырявленные мочки, но в отличие от длинноухих каменных скульптур Индии, Индонезии и Америки, оканчиваются они на уровне нижней челюсти. Иллюзия «длинноухости» создается за счет сильно вытянутой вверх головы и верхней части ушей, начинающихся почти от макушки, но это уже особенность местного стиля ваяния.
Если «шапки» изображали на самом деле волосы, то уши начинались вовсе не от макушки.
Еще со времен Дж.Кука известно, что каждая из статуй имела свое название С. Энглерт [Englert 1948, 93] писал, что готовая статуя получала имя того, кого она изображала. Иногда статуи называли и по именам ваятелей.
Сейчас известно более 50 имен моаи в записях разных лет и разной транскрипции. Некоторые названия представляют собой имена богов и духов – Макемаке, верховного бога островитян, Мауи, общеполинезийского культурного героя.
Название «Кере-мата-пеа-ка-нгаро-ки-хива» можно перевести как: «Кере[кере и] Мата[мата] Пеа, [которые] уходят на Хиву» – Керекере и Матамата Пеа – два духа, упоминаемых в легендах. В некоторых случаях, когда имя божества было забыто, информатора давал лишь нарицательное имя: «Моаи те атуа» – «статуя бога», «На ивиту моаи» – «статуя колдуна».
Ряд статуй, видимо, носит имена предков, ставших героями преданий и песнопений, хотя в данном случае установить эту связь можно лишь гипотетически. Статую «Мати» можно сопоставить с именем воина Мати из песнопения, приводимого Т.С. Бартелем, статуя «Таи Харе Атуа», согласно фольклору, носит имя резчика. Моаи «Моа» возможно была поставлена в память об известном воине конца XVIII века по имени Моа; название моаи «Ава» может быть сопоставлено с именем Ава Реи Пуа, сестры легендарного вождя Хоту Матуа.
Вместо забытых имен рапануйцы часто давали статуям какое-либо название в зависимости от своей фантазии или местонахождения статуи. Так появились «Ко мои тохаре» – «статуя возле дома», «Маунга тоа тоа» – «Гора сахарного тростника»; «Мои поуту» – «прямая моаи», «Хонготуру» – «втроем» (группа из трех статуй).
Тогда где гарантии, что названия статуй вообще реально связаны с их создателями или вождями. Эти имена точно также могли быть присвоены островитянами совершенно «от фонаря».
…согласно Элберту [Elbert 1953, 60], применившему в исследовании полинезийских языков глоттохронологический метод, процентное различие в лексике восточно-полинезийских языков указывает на то, что язык острова пасхи первым откололся от группы протополинезийских языков. Это, однако, идет вразрез с фактическими данными других наук, и в первую очередь археологии.
Вполне возможно, что низкий процент рапануйских слов, родственных другим восточно-полинезийским языкам объясняется, в известной мере бедностью словаря, который служил источником для получения данных по рапануйскому языку. (Элберт пользовался словарем У. Черчилля [Churchill 1912], который насчитывает около 3000 слов, что в два с лишним раза меньше фактического числа рапануйских слов и выражений, зафиксированных позднее – в 1960-1970-е гг.).
Тезис о существовании на острове Пасхи еще одного, помимо рапануи, языка, который наложил отпечаток на тексты кохау ронгоронго, прослеживается и во всех основных работах Т. Хейердала, в том числе в опубликованной им в конце 1985 г. статье «Дилемма ронгоронго».
Для рапануйского языка характерна та же фонологическая система, что и для прочих восточнополинезийских языков с учетом свойственных им фонетических вариаций. Сопоставление материалов по полинезийским языкам (в частности по гавайскому [Grace 1959; Dyen 1953; Elbert 1964], с рапануйскими приводит более того, к необходимости признания родства рапануйской лексики с реконструированными лексическими протополинезийскими (PPN) и протомалайскополинезийскими (PMP) языками.
Всем полинезийским языкам присущ развитый вокализм: в языке маори, например, 40% всех фонем в тексте составляют согласные, а 60% – гласные [Крупа 1968, 21]. В рапануйских текстах гласных и согласных соответственно 42-44% и 56-58%. Вокализм полинезийских языков тот же Крупа объясняет не количеством согласных и гласных звуков, а их комбинаторными возможностями. Когда у согласных меньше возможности для сочетаемости (в силу фиксированных ограничений), гласные дают большее число комбинаций.
К концу 1980-х – началу 1990-х гг., по свидетельству С.Р. Фишера, высказанному в частном письме, например, рапануйский язык сильно изменился и обогатился за счет лексики других полинезийских (таитянского) и неполинезийских языков.
В статье-отчете о результатах сравнения сначала 100, а затем 200 основных лексических единиц между 6 восточно-полинезийскими и 2 западно-полинезийскими языками (Самоа и Тонга), К. Эмори попытался наметить степень родства этих языков, а также пути и время их расхождения.
Как показал сравниваемый лингвистический материал, таитянский, маркизский, мангаревский, гавайский, маори имеют 85,3% общей лексики, языки самоанский и тонганский – 85,5%. Рапануйский же словарь дает более низкие показатели, которые выстраиваются в следующем порядке: 69% общей лексики с таитянским, 74,5% с мангаревским, 75,5% с гавайским, 76,5% с маркизским и маори Новой Зеландии, т.е. в среднем – 74,4% [Emory 1963, 81].
Более низкий процент лексических совпадений в рапануйском языке объясняется, скорее всего, скудостью тех лингвистических материалов, которые использовались для анализа. Совпадение между словарями восточно-полинезийских языков (исключая рапануйский) и словарями самоанского и тонганского языков в среднем равно 65,6%, для острова же Пасхи эта цифра чуть ниже – 62% совпадений с Самоа, 64, 5 % с Тонга.
Согласно Эмори [Emory 1963, 81], статистические данные свидетельствуют о том, что язык острова Пасхи рано отпочковался от прочих восточно-полинезийских языков и стоит ближе всего к языку Маркизских островов.
В сохранившихся иероглифических текстах топонимы практически отсутствуют, однако, возможно, что некоторые топонимы, вводимые словом ханга – «бухта» встречаются и в текстах на деревянных дощечках кохау ронгоронго. Имен богов в текстах ронгоронго нет; фактически отсутствуют и личные имена, хотя у рапануйцев в сущности любое слово может передавать как имя нарицательное, так и собственное.
Такого быть не должно. Сразу возникают сильные сомнения в корректности перевода.
Все восточнополинезийские языки, включая рапануйский, довольно близки друг другу (с учетом фонетических переходов), и не случайно, островитяне, живущие в разных частях Восточной Полинезии, встретившись, быстро приходят к взаимопониманию. В семантическом плане, рапануйская лексика имеет большое сходство со словарем таких языков, как маркизский, мангаревский, таитянский, маори, гавайский, в меньшей степени – туамотянский.
Рапануи не стоит особняком, а входит в восточно-полинезийскую группу вместе с языками островов Таити, Мангарева, Маркизских, Гавайских, Новой Зеландии и др. На генетическое родство рапануи с другими полинезийскими языками, в том числе с самоическо-внешними, указывают фонетика, морфология, лексика, синтаксис. Если и возможно переосмысление родственных связей рапануйского с другими языками, то лишь в плане сближения его с маркизским и мангаревским.
Первым о существовании на о. Пасхи жезлов и дощечек с древними письменами, сообщил в письме к своему духовному начальству французский миссионер Эжен Эйро в самом конце 1864 г. Дощечек на острове было много – Эйро еще видел «сотни и сотни» их. Они хранились в жилищах, пещерах и тайниках, островитяне дорожили ими как памятью о своих великих предках.
Этому миссионеру научная и научно-популярная литература приписывает акт вандализма, выразившийся, якобы, в уничтожении уникальных памятников рапануйской культуры, в том числе резных досок со знаками письма. Особенно в этом «преуспели» в СССР, начиная с работы Б.Г. Кудрявцева [Кудрявцев 1949].
Совершить подобное варварство Эйро, однако, никак не мог, так как сам буквально с момента своего появления на острове стал пленником островитян. Рапануйцы не спускали с него глаз ни днем, ни ночью, сопровождая его повсюду «под конвоем». Они обобрали его, лишив всего, что он привез на остров на свои трудовые сбережения для организации первой миссии. Спасло его буквально чудо – неожиданное появление шхуны миссии из Вальпараисо «Тереза-Рамос».
Миссионеры вновь появились на о. Пасхи в 1866 г., чтобы остаться там на пять лет. Вскоре им стали попадаться тут и там куски дерева и камни со следами загадочных знаков, но узнать, как они читаются, миссионерам, несмотря на все их старания так и не удалось.
В 1869 г., вскоре после смерти Эйро, отец Зумбон вручил Жоссану в дар от рапануйцев первую дощечку, покрытую значками кохау ронгоронго (КРР). Рассмотрев их, Жоссан, также как и Эйро, пришел к выводу о том, что это – письменность, напоминающая иероглифику древнего Египта. Епископ сразу же дал указания миссионерам не только искать дощечки, но и расспрашивать местных жителей о смысле знаков их таинственного письма. Но ко II половине XIX в. рапануйцы не умели уже ни читать, ни писать, т.к. подавляющее большинство жрецов – хранителей знаний было вывезено работорговцами в Перу, а большая часть дощечек с письменами успела уже погибнуть в огне пожаров во время междоусобиц и от сырости в глубоких пещерах-тайниках. Всего в музеях мира хранится ныне немногим более 20 дощечек РР, а также их фрагментов, включая подделки [Barthel 1958, 13-37].
Опять какие-то «чудеса»… Все у них куда-то исчезает в мгновение ока…
Все же И. Русселю удалось приобрести несколько дощечек и Т. Жоссан стал обладателем коллекции, которую составили наиболее интересные экземпляры – А, В, С, D, E и одна из тех, что хранится ныне в МАЭ в Санкт-Петербурге. «Я посылаю Вашему Преосвященству все та рапануи, которые смог найти», – писал в своем письме архиепископу миссионер Ипполит Руссель в сентябре 1870 г. [Cools 1973, N 317]
Жоссан занялся их изучением, а на Таити, среди рапануйцев, прибывших с острова Пасхи, нашел Меторо Тау а Уре, который, в молодости учился в школе ронгоронго и утверждал, что может читать дощечки. На основе чтений Меторо Тау а Уре Жоссан [Jaussen 1893] сделал записи четырех текстов и составил первый каталог знаков с соответствующими им «чтениями» по Меторо. Хотя записи «чтений» Меторо (представляющие собой не чтение, а лишь перечень объектов, изображенных знаками) и не позволили Жоссану проникнуть в их смысл, они представляют собой важный материал для изучения письма острова Пасхи.
Судя по скепсису, автор сильно сомневается в заявленной способности Меторо читать ронго-ронго.
В научной литературе существуют различные взаимоисключающие гипотезы относительно сущности и происхождения рапануйского письма. Ученые сравнивали его с древнеегипетским, с пиктографией панамских куна, с письменностью Древней Индии, орнаментом вышивок Суматры. Отдельные знаки на дощечках сопоставлялись с ассирийскими изображениями, с рельефами, украшающими Ворота Солнца в Тиахуанако (Южная Америка).
М. Хорнбостель, В. Хевеши, а следом за ним и Р. Гейне-Гельдерн полагали, что на о. Пасхи письмо пришло из Индии через Китай, а затем уже с о. Пасхи попало в Мексику и в Панаму. Р. Кемпбелл задавался вопросом о том, не пришло ли рапануйское письмо через Новую Зеландию с Дальнего Востока [Heyerdahl 1965; Fischer 1997].
Неоднократным попыткам сопоставить письмо о. Пасхи с другими письменностями мира (Мохенджо-Даро, Китая, Суматры, Цейлона, Сулавеси и др.) много внимания уделил и Х. Имбеллони в своей работе, посвященной «говорящим дощечкам» острова Пасхи [Imbelloni 1951]. Позднее, Т. Хейердал [Heyerdahl 1965] попытался связать рапануйское письмо с древним письмом южноамериканских индейцев, в частности жителей Перу и считал, что дощечки, как и вся культура острова Пасхи заимствована из Америки.
Как показали дальнейшие исследования в области знаковой системы РР, а также разнообразная филологическая работа, проведенная автором этой книги, письмо РР представляет собой уникальное явление– оно не могло быть привезено извне, а возникло на самом острове не позднее XVI начала XVII вв., и не вследствие диффузии культурных навыков и сакральных знаний, а на основе существовавшей там некогда пиктографии, знаки которой имели сходство с мотивами, характерными позднее для татуировки, петроглифики, деревянной резьбы не только жителей о.Пасхи, но и других народов Полинезии, Меланеззии, Индонезии. Последнее может служить довольно надежным подтверждением этногенетических связей далеких предков рапануйцев с народами Океании и Юго-Восточной Азии.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
Говорящие дощечки с острова Пасхи. Дешифровка, чтение, перевод. (И. К. Федорова)
В широком смысле слова арики – это знатные и благородные островитяне, потомки тех, кто вел свою генеалогию от богов, а также их дети и все, кто состоял в родстве с верховным вождем острова. Помимо них к знатным рапануйцам относились те, кто принадлежал к привилегированной мата миру и вел свою родословную от вождя Хоту Матуа. Все они были пронизаны сакральной силой – мана, отсюда их особая роль в обществе.
Большими привилегиями и авторитетом пользовались в социуме знатоки иероглифического письма (маори кохау ронгоронго или тангата ронгоронго), строители домов (маори анга харе) и погребальных площадок (маори анга аху), резчики статуй (маори анга моаи). Ваятели, создававшие величественный пантеон острова были освобождены от всякой другой работы – их землю обрабатывали рядовые общинники, которые к тому же ловили для них рыбу и лангустов, готовили им еду в земляной печи.
Зачем же пускаться в откровенные фантазии и высасывать все из пальца. Ведь на момент появления европейцев здесь никаких статуй уже не изготавливалось.
Для рапануйского общества был характерен институт жрецов (арики пака). Некогда исполнители религиозных обрядов и искусные мастера составляли, видимо, одну привилегированную касту, которая впоследствии распалась на две группы – собственно жрецов и мастеров. Жрецы были ближайшими родственниками верховного вождя и входили вместе с ним в одну мата – миру.
Главной функцией арики пака было вызывание дождя во время засухи. Второй обязанностью арики пака было плетение маро (мару) – веревочек из белых перьев, которые привязывались к палкам и втыкались на плантациях ямса. Такие жезлы должны были способствовать хорошему урожаю. В функции жреца входило наносить изображение реи миро на дверь курятника, что способствовало яйценоскости кур и быстрому росту цыплят.
На острове Пасхи существовала еще одна групп жрецов – предсказатели-звездочеты (мааху), наблюдавшие за солнцем, луной и звездами, предостерегавшие людей от вредного влияния некоторых планет и созвездий – Марса (Матамеа), Пояса Ориона (Таутора), звезды Пау(?).
Помимо жрецов на острове Пасхи имелись также прорицатели (туму иви атуа), колдуны (тахутаху, коромаки, тангата таку), занимавшиеся как белой, так и черной магией. Среди колдунов были и мужчины и женщины. Некоторые из них были ясновидящими и медиумами-посредниками между богами и людьми. Считалось, что сам верховный бог Макемаке говорит их устами и требует жертвоприношений в виде батата, птиц и даже человеческих жертв.
Другие туму иви атуа указывали хорошие места для лова рыбы, черепах, морских животных, обладали даром находить тайный склад (например, бананов или бататов), местонахождение которого скрывалось хозяевами, и вымогали часть спрятанного.
Особую группу служителей культа составляли многочисленные исполнители погребального ритуала тимо – заклинатели тимо ика, и те, кто готовил трупы к погребению – тимо рара ика, тимо кореха, тимо рара папаку. Их атрибутом было церемониальное весло рапа с темной контурной личиной хтонического божества Хиро.
Обилие местной терминологии угнетает. Оно показывает, что исследователи не столь уж и глубоко разобрались в смысловом содержании этих терминов.
Верховный вождь обладал, благодаря своему происхождению и высокому статусу, сильной маной, которая оказывала продуцирующее воздействие на живую и даже неживую природу. Верховные вожди могли, видимо, исполнять и функции жрецов; недаром в генеалогиях, среди имен вождей приводятся и титулы верховных жрецов рапануйцев [Barthel 1959]. Именно поэтому верховный вождь принимал участие в проведении различных празднеств и обрядов освящения полей, домов, лодок.
Только с разрешения верховного вождя рапануйцы начинали сбор урожая, он освящал новую ладью, принимал первый улов. Закончив постройку дома с каменным фундаментом харе паенга, хозяева приглашали верховного вождя и жреца на первую трапезу, после чего могли сами поселиться в доме.
Всех детей-двойняшек родители представляли арики хенуа, потомку бога Тангароа, брата близнеца бога грома Ронго; вождь давал им «королевское» имя, которое должно было принести им счастье. Верховный вождь осматривал новую татуировку у юношей, отмечал красивую, и вместе с приближенными смеялся над теми, чья татуировка была неудачной.
Бог грома (т.е. грозы) – Тешуб, он же Баал…
Верховный вождь Нгаара был знатоком иероглифического письма, которое, возможно, именно при нем достигло своего расцвета и покровителем тангата ронгоронго. В Анакене, вблизи главного аху острова он ежегодно собирал ученых маори, исполнявших тексты с дощечек кохау ронгоронго.
Символом власти верховного вождя был деревянный жезл уа с янусовидной личиной, другими знаками его отличия являлись нагрудные украшения реи миро в форме полумесяца, вырезанные из дерева или китовой кости, а также резные тахонга в форме кокосового ореха.
Прямо эдакий рапануский Моисей…
В период весеннего равноденствия проходил праздник Нового года, связанный с восходом Плеяд…
Созвездие Плеяд (Матарики – «Маленькие глаза») было известно протополинезийцам еще в глубокой древности. Их восход у многих древних народов Юго-Восточной Азии ассоциировался с началом весны и праздником Нового года (4000 лет назад с Плеядами совпадала точка весеннего равноденствия). В результате прецессии земной оси точка весеннего равноденствия сместилась в созвездие Рыб, и теперь Солнце в Тельце бывает не в марте, а мае – начале июня, но рапануйцы, как и все полинезийцы, по-прежнему связывают начало нового года с Плеядами, восходящими в мае-июне, а не с весенним равноденствием и поэтому празднуют Новый год не весной, а в дни летнего солнцестояния, т.е. в начале астральной зимы.
Семейные праздники (коро) устраивались по случаю какого-либо события или в честь одного из членов семьи и отмечались песнопениями сакрального характера, угощением для гостей и перераспределением даров, принесенных участниками. Проводились они в определенные дни лунного месяца, а также в соответствии с восходом или кульминацией тех или иных звезд.
Каких именно. И кто это вообще определил. Или опять просто высосано из пальца.
Во время приготовления еды рапануйцы, уже в период христианизации, не резали животных – коз, собак, а закапывали их головы в землю. Когда животное погибало от удушья, его опаливали и, без дальнейшей обработки, клали в земляную печь вместе с бататами; курам свертывали шеи. [Eyraud 1866, 127]. Обычай этот был связан, как и на других островах Полинезии, с представлениями о том, что кровь является вместилищем сакральных сил и качеств, необходимых для существования человека и богов. Место, на котором была пролита кровь, становилось табу.
Согласно рапануйской традиции в аху Акаханга, самой известной на острове, захоронены останки легендарного первооткрывателя острова Хоту Матуа [Lavachery 1939 I, 243].
Многие погребения, исследованные учеными, содержали лишь один костяк, но имелись и коллективные гробницы, как например, в аху около холма Ваи-Таракаи-Уа. Ниши в районе Овахи заполняло, по свидетельству А. Метро [Metraux 1940, 116] невообразимое количество костей. Отдельные семьи выбирали для себя определенные места погребений и пользовались ими в течение долгого времени.
Если некуда было поместить очередного покойника, кости постепенно убирали, оставляя лишь черепа – самые священные реликвии, вместилища маны человека. В. Гейзелер находил ниши, содержащие исключительно одни черепа – мужские, женские, детские [Geiseler 1883, 30]. После смерти вождей их головы (и черепа) становились предметом особого почитания, их хранили как самую ценную реликвию, используя в ритуальных целях.
Многие обряды, исполнявшиеся сразу же после смерти человека, были направлены на то, чтобы помочь душе в переходе в мир иной, не дать ей остаться на земле и превратиться в злого демона. Такую же цель преследовали и праздники, проходившие после похорон.
Брат или кузен умершего готовили для сына покойного земляную печь уму ки те такапу о коро. Вдова тоже делала специальную печь с помощью своих родителей и родственников. Еду для празднества преподносили старшему сыну, который передавал ее брату своего отца или его сестре. Ни сыну, ни дочери покойного нельзя было прикасаться к еде – ее всю отдавали матери и ее семье. В тот же день родственники готовили еще одну земляную печь уму тапаку для детей умершего. Сироты делали себе такую печь сами. Для всех присутствовавших на похоронах делали печь уму папаку, из которой не могли есть близкие родственники.
Во время похорон рапануйцы исполняли ритуальные пляски, сопровождая их заунывными песнопениями-причитаниями, в которых вспоминали деяния умершего. [Englert 1948, 179—180; Metraux 1940, 116].
Вскоре после похорон родственники делали из тапы маленькие плетеные фигурки, своеобразную параллель мумиям, которые составляли некогда необходимый атрибут деификации на многих островах Полинезии. (На острове Пасхи мумификация не удавалась из-за холодного и сырого климата. Но способ подготовки тела к окончательному погребению (высушивание) заключал, видимо, воспоминания об известном когда-то предкам рапануйцев процессе мумификации.)
Спустя несколько дней, недель или даже лет устраивали своеобразные поминки по умершему – паина, для которых плели из веток и тростника большую (3 м и более в высоту) церемониальную фигуру, называемую также паина. Название это связано с полинезийской морфемой paki, pa’i – «завертывать, завязывать, одежда». Фигуры были конической формы, полые внутри и покрыты сверху белой тапой, ни рук ни ног они не имели. Макушка была увенчана диадемой из перьев или даже крыльев фрегата.
Фигура была своего рода трибуной, в нее залезал родственник покойного, чтобы обратиться к собравшимся со словами благодарности. Прутья основы были достаточно крепким и выдерживали вес человека. Пиршество на празднике паина было обильным, большую часть еды составляли куры, цыплята и мясные крысы, которых отлавливали в курятниках харе моа.
Мастерить новую паина к каждому поминальному празднику было необязательно, фигура, изготовленная в одном месте, могла служить и соседям – ее просто переносили туда, где должен был состояться поминальный праздник. Это свидетельствует несомненно о том, что фигура паина была не олицетворением конкретного покойника, а символом праздника поминовения вообще.
Праздник паина устраивали возле аху, где был погребен покойный – еще в начале нашего века можно было видеть около них следы ям, в которых когда-то стояли такие идолы. Фигуру укрепляли четырьмя веревками, одна из которых проходила через аху.
И ни о каком-либо созданий статуй речи не идет. И даже о подобной роли у уже существующих статуй. Хотя статуи могли бы также использоваться в качестве необходимого символа. А если бы они представляли собой умерших предков (вождей), то тем более не только могли бы, а и должны были использоваться в подобном качестве. А вот статуи, изображавшие «чужаков», как раз были непригодны для обряда.
Паина устраивали вскоре после зимнего солнцестояния при определенном положении звезд Пояса Ориона, в период созревания урожая и сбора первых плодов. Впоследствии паина утратил поминальные черты и стал веселым праздником, посвященным сбору первых плодов и фруктов, и одновременно поминовения предков, от которых, согласно верованиям многих народов зависели возрождение природы и всеобщее благополучие.
Мифология и фольклора рапануйцев некогда были, несомненно, представлены общеполинезийскими циклами сказаний о богах и героях. Фольклорный материал показывает, что главные боги полинезийцев присутствовали в пантеоне острова пасхи, но под другими, локальными именами и прозвищами. То, что за рапануйскими божествами закрепились в качестве имен древние эпитеты, свидетельствует, скорее всего, об очень раннем отделении рапануйской мифологии и ее носителей от общеполинезийского ствола.
Верховный бог рапануйцев Макемаке, которому жители острова обязаны появлением культурных растений, изобилию морских птиц и промысловых рыб является аналогом общеполинезийского бога света и жизни, творческого начала природы Тане. На острове Пасхи за ним закрепился древний эпитет «макемаке» – «светлый, ясный». В качестве имени божества или как личное имя «макемаке» отмечено на Маркизских островах, Раивавае, Туамоту [Бирбах, Каин 1988б]. Атрибуты Макемаке в наше время в современной рапануйской церкви переносятся на Иисуса Христа.
С образом бога Тангароа на острове Пасхи связано несколько экзотерических версий легенд и мифов, о том, например, как Тангароа Меа («Тангароа Красный») в образе тюленя был пойман у берегов Рапа-Нуи и сварен в земляной печи. Под этим же именем Тангароа известен и на Маркизских островах. В традиции острова Пасхи Тангароа считался верховным богом-прародителем правящего клана, пока жрецы не выдвинули на его место более популярного и влиятельного бога Макемаке [Metraux 1940, 127; Englert 1948, 172].
Имя бога Ронго, брата Тангароа, покровителя земледелия, посылавшего живительный дождь, зарегистрировано в одной из генеалогий верховных вождей, которая возводит их к Ронгоронго, сыну Тангароа. В форме Оронго оно встречается в рапануйской топонимике и названиях ночей лунного месяца.
В легендах зафиксирован брат Тангароа Теко – Длинные ноги (персонификация дождя), а также Уоке (Увоке) бог-разрушитель, антипод Макемаке. Атрибутом обоих этих персонажей является палка-копалка (еще один земледельческий символ), с помощью которой Уоке поднимал и опускал землю, погружая ее в пучины океана, пока от нее не остался лишь маленький остров Рапа-Нуи.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.