фанфики морские дьяволы ума и физик
Солдат удачи
Военный госпиталь находился в получасах езды от Контртеррористического центра, так что домчались быстро. Борис не стал оставаться на базе, а поехал вместе с врачами. Рита тоже пообещала приехать. К тревоге теперь добавилась и вина за то, что не настоял на медицинском осмотре по возвращении с операции. Он же знал, что Умановой досталось, и хорошо досталось, но всё равно понадеялся на чудо. Тут Тарасова шестое чувство подвело. Лесю сразу же увезли в операционное отделение, куда посторонним вход был запрещён, о чём любезно Бизону сообщила медсестра. Главный врач, громко раздавая указания подчинённым, произносил замудрённые медицинские термины, и кап-два пытался хоть что-то из этого понять, но даже приличный список ранений ему не помог: с Умановой произошло что-то посерьёзнее. Он остался один в пустом коридоре. Цифры на его наручных часах показывали 01:28. Вот как бывает: только недавно возвращались с задания, а теперь он торчит в госпитале и переживает за своего бойца. Борис невесело хмыкнул и опустился на скамейку. Через, по его ощущениям, минут десять или даже больше в коридоре раздался цокающий звук. Кто-то спешил сюда, и в полудрёме кап-два догадался, что это была Багира. Он открыл глаза и протёр их. Зевнул. Всё-таки усталость давала о себе знать. Звуки были всё ближе, и вот перед ним возникла встревоженная и запыхавшаяся Рита. — Ну, как она? — Как? Как? – проговорил Тарасов. — Пока на операционном столе. Она присела рядом с ним. — Что же это за напасть? — Рит, всё будет хорошо, – Бизон не до конца понял, кому адресовал эту фразу: себе или всё-таки Багире. — Очень на это надеюсь. Хорошо хоть, что дали «Нерпам» выходной, – Кошкина сняла куртку и, сложив её, положила рядом с собой. Борис наблюдал за её действиями. — Ты Бате уже сказала? — Нет, утром сообщу. Вдруг ещё занят. — Да уж, – кап-два вздохнул, — не понравится ему это. — Чего-то он недоговаривает, и на группу так разозлился, хотя задание-то не совсем провальным было, – нахмурилась Маргарита. — Я пытался узнать, но, – Тарасов цокнул языком, — Батя так ничего и не сказал. — А ты почему Уму не отправил к медикам сразу после приезда? – вдруг сменила тему кап-раз. Бизон даже растерялся на мгновение. — Так она упрямо отказалась туда идти. Ей и Кот с Даной предлагали. — Не волнуйся, не виню я тебя. Просто… Не знаю… — Эй, Рита, чего уж теперь? Что сделано, то сделано, – теперь была его очередь успокаивать подругу: Боря её приобнял, и Рита опустила голову ему на плечо. — Придёт в себя, и всыпаем ей хорошенько. В ответ на это она только тяжело вздохнула. В голове каждого роились сотни мыслей, картинки любого исхода то возникали, то пропадали, сменяя друг друга, но какая-то непоколебимая вера в то, что всё закончится хорошо не покидала ни Бориса, ни Маргариту. Они были уверены, что их солдат удачи просто не может умереть.
Через день Батя собрал всех в командном центре. Он уже знал, что Олеся в госпитале, и чувствовал себя виноватым в произошедшем, но, как и Бизон, старался не показывать своих истинных чувств. Багира тоже подуспокоилась, хотя всё равно пребывала в подавленном состоянии. Контр-адмирал даже хотел дать ей дополнительный выходной, только кап-раз категорически отказалась, аргументировав тем, что рабочие дела не дадут ей увязнуть в собственных мыслях. Они вместе с Тарасовым заглядывали к Лесе, но всё было без изменений. Для Кота, Даны, Тигра и Опера эта новость стала как гром среди ясного неба. Первые минуты после прозвучавших слов «Нерпы» молчали и переваривали услышанное. — Нет-нет, подождите, что значит Олеся в коме? – переспросил Кот и переводил ничего не понимающий взгляд с Багиры и Бизона на Батю. — То и значит, – вздохнула Багира, — внутреннее кровотечение, кома. — Какие шансы? – Дана тоже старалась не показывать, что эта новость её задела. — Да никаких, – сообщил Бизон, — неизвестно, когда она из комы выйдет или когда её выведут. Может, завтра, а может, вообще через месяц. — А врачи что говорят? – посмотрел на Батю Опер. — Надеются на молодой и здоровый организм Умановой, – покивал Булатов. — Я же видел, что ей плохо, мог помочь, – вдруг непреодолимое желание ударить первую попавшуюся вещь обуяло Васю, но ему пришлось сдержать порыв и вместо этого посильнее сжать кулаки. — Так, отставить самобичевание, – не так твёрдо, как предполагалось, но всё же громко попросил контр-адмирал. — Нельзя нам сейчас раскисать, понятно? Нельзя. — Её можно навестить? – поинтересовался Тигр. — Да, только лучше это делать днём, – сообщил Бизон. — Раньше и позже уже не пускают. Больше никто не произнёс ни слова. Да и говорит-то было нечего. Сложно представить, что только вчера твой товарищ спасал тебя от пули, а сегодня лежит в реанимации и борется за жизнь. Только единственное группа понимала чётко: у них такая работа.
Олесе казалось, что она видит родителей. На залитой солнцем лужайке, где росла только трава и деревья вокруг, они молодые и красивые кружились в танце, и всё происходило так плавно и легко, что невозможно было отвести взгляд. Вот только Ума стояла очень далеко от пары, и у неё никак не получалось разглядеть их лица. Она хотела закричать, чтобы родители её увидели, но не смогла издать ни звука. Потом попыталась подойти поближе, однако возникшая на пути прозрачная стена закрыла Умановой проход. Леся билась и билась так долго и упорно, пока наконец не отбросила эту затею, поняв, что ничего не выйдет. Сползла на землю и положила голову на подтянутые к груди колени. Усталость и чувство опустошения заполнили каждую клеточку её тела. Одна часть неё тянулась за барьер, к родителям, а другая – красным сигналом маячка кричала, что пока рано, нет ей там места. — Что ты тут делаешь? – над головой раздался тоненький голосок. Леся подняла голову и увидела перед собой маленькую девочку лет шести, в белом платьице с тёмно-синими кружочками и с аккуратно заплетёнными косичками, в руках она держала мишку, у которого отсутствовала одна лапа. Девочка с нескрываемым интересом вглядывалась в Уму. — Сижу, – ответила она. — А ты что тут делаешь? — Гуляю и жду, когда опустится стена, – девочка кивком указала куда-то влево. — Как тебя зовут? Олесе очень приглянулась её собеседница. — Соня. А тебя? — Олеся. — За стеной твои родители, поэтому ты хочешь туда попасть? – на свой возраст Соня оказалась очень проницательной, что на секунду заставило Лесю замолчать. — Да, там мои родители. Но откуда ты. Соня опустилась рядом с ней. — Я видела, как ты билась о барьер. Ты не первая, кто так делает, – её голос был будничным, как будто Соня настолько долго пробыла в этом необычном месте, что уже ничему не удивлялась. Лесе стало крайне интересно услышать историю этой маленькой девочки. — Сколько ты здесь находишься? — Уже где-то год, а может, чуть меньше или больше. Я не разбираюсь во времени, – ответила она и принялась перебирать своего мишку, складывая и раскладывая его уши. — Кажется, я попала в аварию, потому что последнее моё воспоминание – то, где я лечу над дорогой. Соня не переживала из-за этого, не чувствовался и страх. Уманова поняла это, как только встретилась с её пронзительно синими глазами. Девочка приняла свою участь. Приняла как данность, несмотря на юный возраст. — Ты ждёшь, когда опустится стена? – ком в горле не дал Олесе с присущей ей твёрдостью закончить вопрос. — Да, я знаю, что скоро это произойдёт, – улыбнулась она. — Тебе совсем не страшно? — Там меня ждёт мама, а ещё со мной мой мишка, – Соня подняла повидавшую жизнь игрушку. — Тогда ты, наверно, счастлива? – в уголках глаз Умы стали собираться слёзы. Она вдруг ощутила, что завидует ей: Лесе тоже хотелось встретиться с родителями. — Очень, – кивнула Соня. — А тебе же ещё рано за барьер. Почему ты тут? — Неудачный день, – ухмыльнулась Уманова. — Ты тут ненадолго. Скоро нам придётся расстаться, – Соня посмотрела наверх. Олеся сделала то же самое. Небо было таким голубым, что казалось его вырезали из картинки и приклеили, и облака размеренно плавали в этом бескрайнем океане. Ума не знала, что именно увидела или пыталась увидеть Соня. Были просто небо и облака. Но через минуту всё поменялось: поднялся, забирая с собой умиротворение этого места, сильный ветер, голубизна небосвода сменилась устрашающей синевой, а облака – нависшими тучами. Казалось, что ещё немного и на них обрушится ливень, но ничего такого не происходило. — Что это? – крикнула Олеся. Они с Соней поднялись на ноги. — Наверно, нам стоит попрощаться, – её тоненький голос смешивался с завыванием ветра. — Что? Попрощаться? Соня только кивнула и обернулась. Олеся снова последовала её примеру. Прозрачная стена бесшумно пришла в движение либо же, пронеслось в голове Умы, звуки настолько соединились, что уже не различишь, что есть что. Зрелище было удивительным: на первый взгляд пустое пространство ожило и теперь, переливаясь с розового на фиолетовый, опускалось вниз. Леся наблюдала за этим с приоткрытым ртом. Белое платьишко Сони раздувал ветер и волосы тоже, так что из косичек выбились прядки. Она внимательно следила за движением стены, но не так завороженно, как рядом стоящая Ума. Для неё это было не в новинку. Всё закончилось так же быстро и неожиданно, как началось. Погода вновь стала погожей: на небе не было и намёка на только что разворачивающую бурю. Вот только прозрачный барьер исчез. Леся собиралась побежать, но Соня преградила ей дорогу. — Тебе туда нельзя, – не по-детски строго произнесла она. Уманова в замешательстве остановилась. — Но почему? — Тебе ещё рано. Отправляйся обратно. — А как же родители? Пара продолжала кружить в танце. Они даже ничего не заметили. Леся поникла. — Когда придёт время, ты с ними обязательно встретишься, – собеседница мягко улыбнулась и погладила Олесю по руке. — А сейчас… Но договорить она не успела: по ту сторону девочку окликнул радостный женский голос: — Сонечка? Они подняли глаза и совсем недалеко от той лужайки, где танцевали родители Умановой, увидели приятную женщину. Леся сразу прикинула, что ей не больше двадцати семи. Она, как и Соня, была в летнем платье и сандалиях, а светло-русые волосы развивались на лёгком ветерку. — Мама? – вторила Соня и уже было бросилась к ней, однако резко остановилась и обернулась. Синие глаза блестели от возбуждения и в то же время излучали понимание, принятие и едва уловимую грусть. К горлу Леси снова подступил ком. — Олеся, – Соня впервые назвала её по имени, — всему своё время. Прощай. И побежала. Уманова тоже подалась вперёд и, как совсем недавно, вновь наткнулась на прозрачный барьер. А за ним маленькая и всё понимающая девочка обнимала свою счастливую маму. Они наконец-то встретились.
Уманова ещё оставалась в отделении интенсивной терапии, хотя и чувствовала себя намного лучше, и врачи говорили, что все жизненные функции её организма были в норме. Но они продолжали наблюдать за Лесиным состоянием, беспокоясь о неожиданных последствиях, которые могли проявиться в любой момент. Медсёстры любезно сообщили Уме, что к ней изредка захаживали гости, пока она была в коме. Знала Леся и то, что в какой момент это прекратилось. Она догадывалась о причинах, и сама чуть ли не рвалась обратно в «поля». Однако прекрасно понимала, что до этого ей придётся пройти долгий курс восстановления. Ума скучала по товарищам, по дружеской атмосфере в группе, по КТЦ, даже тренировкам и аттестациям. В минуты, когда спать уже не хотелось, она вспоминала смешные моменты, связанные с «Нерпами» и «Смерчем», разговоры, труднейшие операции. Вспоминала детский дом и пыталась выудить из памяти образы родителей, которые по неведомой причине начали стираться. Тут её сознание переключалось к тому сну, что приснился ей, когда Олеся находилась в коме. Было ли это хоть немного приближенно к реальности? Соня, мама и папа, не пропускающая стена – плод воображения? Уманова терялась в догадках, но постепенно ушло и это. Через чуть больше недели к ней заглянули. — Извините, а вы не подскажите, в какой палате лежит Уманова Олеся? – этот мужской голос она узнала сразу же, но, улыбнувшись, решила подыграть. — Уманова? Олеся? Хм, да даже не знаю. Может, в этой? — А вы уверены? – голос доносился из приоткрытой двери, а самого говорившего видно не было. — Она вроде здесь не с амнезией лежит, – Ума хотела посмеяться, только вышло что-то похожее на кашель. Бизон, решив, что шутка себя исчерпала, вошёл внутрь. В руках он держал пакет с разными фруктами, который с шебуршанием положил на тумбочку. — Раз не с амнезией, то хорошо. Ну, как ты, боец? – в командирской манере поинтересовался Тарасов. — Надоело лежать, уже к вам хочется, – простонала Олеся. — Давай не ной, – велел Бизон. — Врач говорит, что тебе ещё четыре месяца восстанавливаться придётся. — Четыре месяца? – она ужаснулась. — Бизон! Ты зачем её расстраиваешь? – тут в палату зашла Маргарита и укоризненно посмотрела на Бориса. — Пусть знает, к чему готовиться, – кивнул он. — Багира! – Леська обрадовалась, словно ребёнок новой только что купленной игрушке. — Здравствуй, моя дорогая, – Кошкина осторожно поцеловала свою подопечную и присела на край кровати. — Как ты? Мы все так за тебя переживали. — В целом я в норме, да и врачи так же говорят, но пока не хотят переводить меня в обычную палату. Думают, могут последствия какие-нибудь проявиться, – пересказала Ума недавний разговор с доктором. — Самое главное – это то, что ты пришла в себя, – заключила Багира, и Бизон согласно угукнул. — А с вами больше никого? — Тут все кроме Пригова и Бати, – улыбнулся командир. — Но Владимир Викторович и Иван Михайлович просили передать тебе пожелания скорейшего выздоровления. — Передайте им благодарность от меня, – Леся снова зашлась в кашле. — Пусть другие тоже зайдут. — Вообще-то врач не разрешал пускать всех, – Рита посмотрела на Борю, — однако… — Иногда правила тоже можно нарушать, – заговорщицки проговорил он и, подойдя к двери и приоткрыв её, негромко сказал: — По одному, только внимание к себе не привлекайте. Один за другим в палате появлялись бойцы спецподразделения. Радостные и улыбающиеся до ушей. Особенно Кот, который первый кинулся к подруге. — Леська! — Ионов, ты по осторожнее, – предостерёг Бизон. — Васька! – вторила Ума, и они, насколько это позволяли провода, всё же обнялись. Подошли и остальные. — Соскучились по тебе, – сообщила Дана и дала Умановой «пять». — Я тоже по вам всем очень сильно соскучилась, – она оглядывала каждого. — Мой первый друг, мой друг бесценный! И я судьбу благословил, Когда мой двор уединенный, Печальным снегом занесенный, Твой колокольчик огласил, – Опер не изменял своим привычками. Вспомнив отрывок из стихотворения Пушкина, он с улыбкой его продекламировал. — Он как всегда в своём репертуаре, – проговорил Тигр. — Я вношу разнообразие в нашу группу, – ответил тот. — Да ты не только стихами вносишь разнообразие в нашу группу, – уточнил Бизон, и в палате раздался искренний и громкий смех. «Всё хорошо, что хорошо кончается» – подумалось Олесе. И это правда.