гете учение о свете
Гете учение о свете
Иоганн Вольфганг Гете
Когда собираешься говорить о цветах, сам собою напрашивается вопрос, не нужно ли прежде всего упомянуть о свете. На этот вопрос мы дадим короткий и прямой ответ: так как до сих пор о свете было высказано столько разнообразных мнений, то представляется излишним повторять сказанное или умножать положения, так часто повторявшиеся.
Собственно, ведь все наши усилия выразить сущность какой-нибудь вещи остаются тщетными. Действия – вот что мы воспринимаем, и полная история этих действий охватила бы, без сомнения, сущность данной вещи. Тщетно пытаемся мы описать характер человека; но сопоставьте его поступки, его дела – и перед вами встанет картина его характера.
Цвета – деяния света, деяния и страдательные состояния. В этом смысле мы можем ожидать от них разъяснения природы света. Цвета и свет стоят, правда, в самом точном отношении друг к другу, однако мы должны представлять их себе как свойственные всей природе: через них природа целиком раскрывается чувству зрения, глазу.
Точно так же раскрывается вся природа другому чувству. Закройте глаза, раскройте, изощрите уши, и от нежнейшего дуновения до оглушительного шума, от простейшего звука до величайшей гармонии, от самого страстного крика до самых кротких слов разума – вы услышите природу, и только природу, которая говорит, которая раскрывает свое бытие, свою силу, свою жизнь и свои взаимоотношения, так что слепой, для которого закрыт бесконечный видимый мир, может в слышимом охватить бесконечно живой мир.
Так говорит природа и остальным чувствам – и знакомым, и неосознанным и незнакомым ощущениям; так говорит она сама с собою и с нами посредством тысячи явлений. Для внимательного наблюдателя она нигде ни мертва, ни нема; и даже косному земному телу она дала наперсника – металл, в мельчайших частях которого мы могли бы увидеть то, что совершается во всей массе.
Каким многоречивым, запутанным и непонятным ни кажется нам нередко этот язык, элементы его остаются одни и те же. Тихо склоняя то одну, то другую чашу весов, колеблется природа туда и сюда, и таким путем возникают две стороны, возникает верх и низ, прежде и после, и этой двойственностью обусловливаются все явления, встречающиеся нам в пространстве и времени.
Эти общие движения и определения мы воспринимаем самым различным образом: то как простое отталкивание и притяжение, то как проглядывающий и вновь исчезающий свет, как движение воздуха, как сотрясение тела, как окисление и раскисление; но всегда они соединяют или разделяют, приводят вещи в движение и служат жизни в том или ином ее проявлении.
Полагая, что эти два направления неравны друг другу по своему действию, пытались выразить как-нибудь это соотношение. Повсюду подмечали и называли плюс и минус, действие и противодействие, активность и пассивность, наступающее и сдерживающее, страстное и умеряющее, мужское и женское; так возникает язык, символика, которой можно пользоваться, применяя ее к сходным случаям в качестве подобия, близкого выражения, непосредственно подходящего слова.
Применить эти всеобщие обозначения, этот язык природы также и к учению о цветах, обогатить и расширить этот язык, опираясь на многообразие изучаемых здесь явлений, и тем облегчить друзьям природы обмен более высокими воззрениями – вот главная задача настоящего сочинения.
Сама работа распадается на три части. Первая дает очерк учения о цветах. Несчетные случаи явлений подведены в этой части под известные основные феномены, расположенные в порядке, оправдать который предстоит введению. Здесь же можно заметить, что, хотя мы везде держались опыта, везде клали его в основу, тем не менее мы не могли обойти молчанием то теоретическое воззрение, согласно которому возник этот подбор и порядок явлений.
Да и вообще, чрезвычайно удивительным является выставляемое иногда требование, хотя оно не исполняется даже теми, кто его ставит: излагать результаты опыта без всякой теоретической связи и предоставить читателю, ученику, самому составить убеждение себе по вкусу. Но ведь когда я только смотрю на вещь, это не подвигает меня вперед. Каждое смотрение переходит в рассматривание, каждое рассматривание в размышление, каждое размышление в связывание, и поэтому можно сказать, что уже при каждом внимательном взгляде, кинутом на мир, мы теоретизируем. Но делаем и применяем это сознательно, с самокритикой, со свободой и – пользуясь смелым выражением – с некоторой иронией: такой прием необходим для того, чтобы абстракция, которой мы боимся, была безвредна, а опытный результат, которого мы ждем, – достаточно живым и полезным.
Во второй части мы занимаемся разоблачением Ньютоновой теории, которая властно и влиятельно закрывала до сих пор путь к свободному воззрению на цветовые явления; мы оспариваем гипотезу, которая, хотя и не считается уже пригодной, все-таки сохраняет среди людей традиционный авторитет. Чтобы учение о цветах не отставало, как до сих пор, от столь многих лучше обработанных частей естествознания, нужно выяснить истинное значение этой гипотезы, нужно устранить старые заблуждения.
Так как эта вторая часть нашего труда покажется по содержанию сухой, по изложению, пожалуй, чересчур резкой и страстной, то, чтобы подготовить к этой более серьезной материи и хоть несколько оправдать это живое к ней отношение, позвольте привести здесь следующее сравнение.
Ньютонову теорию цветов можно сравнить со старой крепостью, которая была вначале с юношеской поспешностью заложена основателем, впоследствии мало-помалу расширялась и обставлялась им сообразно потребностям времени и обстоятельств и в такой же мере укреплялась ввиду враждебных столкновений.
Так же продолжали дело и его преемники и наследники. Были вынуждены увеличивать здание: тут пристраивать, там достраивать, еще где-нибудь возводить флигеля, – вынуждены благодаря росту внутренних потребностей, напору внешних врагов и многим случайностям.
Все эти чужеродные части и пристройки приходилось снова соединять удивительнейшими галереями, залами и ходами. Что повреждалось рукой врага или властью времени, тотчас же снова восстанавливалось. По мере надобности проводили более глубокие рвы, возвышали стены и не скупились на башни, вышки и бойницы. Благодаря этим тщательным усилиям возник и сохранился предрассудок о высокой ценности этой крепости, несмотря на то что зодчество и фортификация за это время очень усовершенствовались и в других случаях люди научились устраивать гораздо лучшие жилища и укрепления. Но старая крепость была в чести особенно потому, что ее никогда еще не удавалось взять, что немало штурмов было отбито ею, немало врагов посрамлено, и всегда она держалась девственницей. Это имя, эта слава не умирает и поныне. Никому не приходит в голову, что старая постройка стала необитаемой. Все снова говорят о ее замечательной прочности, ее превосходном устройстве. Паломники отправляются туда на поклонение; бегло набросанные рисунки ее показывают во всех школах и внушают восприимчивому юношеству уважение к зданию, которое между тем стоит уже пустым, охраняемое немногими инвалидами, совершенно серьезно воображающими себя в полном вооружении.
Таким образом, здесь нет речи о долговременной осаде или о распре с сомнительным исходом. На деле мы застаем это восьмое чудо мира уже как покинутый, грозящий обвалом памятник древности и тотчас, без всяких околичностей, начинаем сносить его, с конька и крыши, чтобы впустить наконец солнце в это старое гнездо крыс и сов и раскрыть глазам изумленного путешественника весь этот бессвязный архитектурный лабиринт, его возникновение ради временных нужд, все его случайные нагромождения, все намеренно вымудренное, кое-как заплатанное в нем. Но кинуть такой взгляд возможно лишь в том случае, если падает стена за стеной, свод за сводом, и мусор по мере возможности тотчас же убирается.
Гете учение о свете
Учение о цвете. Теория познания
War’nicht das Auge sonnenhaft,
Wie konnten wir das Licht erblicken?
Lebt’nicht in uns des Gottes eigne Kraft,
Wie konnt’uns Gottliches entziicken?
Предисловие
Когда собираешься говорить о цветах, сам собою напрашивается вопрос, не нужно ли прежде всего упомянуть о свете. На Этот вопрос мы дадим короткий и прямой ответ: так как до сих пор о свете было высказано столько разнообразных мнений, то представляется излишним повторять сказанное или умножать положения, так часто повторявшиеся.
Собственно, ведь все наши усилия выразить сущность ка- кой — нибудь вещи остаются тщетпыми. Действия — вот что мы воспринимаем, и полная история этих действий охватила — бы, без сомнения, сущность данной вещи. Тщетно пытаемся мы описать характер человека; но сопоставьте его поступки, его дела, и перед вами встанет картина. его характера.
Цвета — деяния света, деяния и страдательные состояния. В этом смысле мы можем ожидать от них раз’яспсння природы света. Цвета и свет стоят, правда, в самом точном отношении друг к другу, однако, мы должны представлять их себе, как свойственные всей природе: через нпх природа целиком раскрывается чувству зрения.
Точно так же раскрывается вся природа другому чувству. Закройте глаза, раскройте, изощрите уши, и от нежнейшего дуио- вения до оглушительного шума, от простейшего звука до величайшей гармонии, от самого страстного крика до самых кротких слов разума вы услышите природу и только природу, которая говорит, которая раскрывает свое бытие, свою силу, свою жизнь и свои взаимоотношения, так что слепой, для которого закрыт бесконечный видимый мир, может в слышимом охватить мир бесконечно живой.
Так говорит природа и остальным чувствам — и знакомым, и непризнанным и незнакомым чувствам; так говорит она сама с собою и с нами посредством тысячи явлении. Для внимательного наблюдателя она нигде ни мертва, ни нема; и даже косному земному телу она дала наперсника, металл, в мельчайших частях которого мы могли бы увидеть то, что совершается во всей массе.
Каким многоречивым, запутанным и непонятным ни кажется нам нередко этот язык, элементы его остаются одни и те же. Тихо склоняя то одну, то другую чашку весов, колеблется природа туда и сюда, и таким путем возникают две стороны, возникает верх и низ, прежде и после, и этой двойственностью обусловливаются все явления, встречающиеся вам в пространстве и времени.
Эти общие движения и определения мы воспринимаем самым различным образом, то как простое отталкивание и притяжение, то как проглядывающий и вновь исчезающий свет, как движение воздуха, как сотрясение тела, как окисление и раскисление; но- всегда они соединяют или разделяют, приводят вещи в движение и служат жизни в том или ином ее проявлении.
Полагая, что эти два направления неравны друг другу по- своему действию, пытались выразить как — нибудь это соотношение. Повсюду подмечали и называли плюс и минус, действие и противодействие, активность и пассивность, наступающее и сдерживающее, страстное и умеряющее, мужское и женское; так возникает язык, символика, которою можно пользоваться, применяя ее к сходным случаям в качестве подобия, близкого выражения, непосредственно подходящего слова.
Применить эти всеобщие обозначения, этот азык природы также и к учению о цветах, обогатить и расширить этот язык, опираясь на многообразие изучаемых здесь явлений, и тем облегчить друзьям природы обмен более высокими воззрениями— вот главная задача настоящего сочинения.
Сама работа распадается на три части. Первая дает очерк учения о цветах. Несчетные случаи явлений подведены в этой части под известные основные Феномены, расположенные в по — рядке, оправдать который предстоит введению. Здесь же можпо- заметить, что хотя мы везде держались опыта, везде клали его- в основу, тем не менее мы не могли обойти молчанием то- теоретическое воззрение, согласно которому возник этот подбор и порядок явлений.
Да и вообще чрезвычайно удивительным является выставляемое иногда требование, хотя оно не исполняется даже теми, кто его ставит: излагать показания опыта без всякой теоретической связи и предоставить читателю, ученнку, самому составить убеждение себе по вкусу. Но ведь когда я только смотрю на вещь, это не подвигает меня вперед. Каждое смотрение переходит в рассматривание, каждое рассматривание в размышление, каждое размышление в связывание, и поэтому можно сказать, что уже при каждом внимательном взгляде, кинутом па мир, мы теоретизируем. Но делать и применять это сознательно, с самокритикой, со свободой и — пользуясь смелым выражением — с некоторой иропией: такой прием необходим для того, чтобы абстракция, которой мы боимся, была безвредна, а опытный результат, которого мы ждем, — достаточпо живым и полезным.
Это имеет место при объяснении известных явлений, где встречаются более низкие способы объяснения, которые все же сообразны человеческой природе и из нее ведут свое происхождение. Ставится, например, вопрос: объяснить ли известное единство, в котором обнаруживается многообразие, из уже наличного многообразия, сложности, или же рассматривать и принимать его как развившееся из продуктивного единства. И то и другое допустимо, поскольку мы хотим и должны признавать различные проявляющиеся у человека способы представления, именно атомистический и динамический, которые различаются только тем, что первый в своем объяснении привносит таинственное соединение, второй же предполагает его. Первый может, чтобы снискать расположение, сослаться на анастомоз, второй – на допущенное множество и единство; но если тщательнее всмотреться, то окажется всегда, что человек предполагает то, что он нашел, и находит то, что он предполагал. Естествоиспытатель в качестве философа не должен стыдиться двигаться взад и вперед в этой качелеобразной системе и там, где научный мир не понимает себя, приходить к соглашению с самим собою. Зато он, с другой стороны, предоставляет описывающему и определяющему ботанику право «находить прибежище у позитивных решений, если не хочет впасть в вечное кружение и колебание».
Рассмотрим прежде всего, согласно нашей ближайшей цели, что выиграет от этого изучение органических существ. Все наше дело состоит здесь в том, чтобы самое простое явление мыслить как самое многообразное, единство как множество. Уже раньше мы без обиняков высказали положение: все живое как таковое есть уже нечто множественное; и этими словами мы, на наш взгляд, удовлетворяем основному требованию мышления об этих предметах.
Представлять себе это многое последовательно в одном, как заранее вложенное, – воззрение несовершенное и не сообразное ни фантазии, ни рассудку; зато мы должны допустить развитие в высшем смысле: множественность в единичном, внутренняя и внешняя, не приведет нас больше в замешательство, если мы выразимся следующим образом: низшее живое отделяется от живого, высшее живое причленяется к живому, и так каждый член становится новым живым элементом.
Не смогли удержаться и другие классификации, которые, основываясь на известных частях и признаках, исходили из первого способа рассмотрения, пока наконец, все отступая назад, не достигли, как предполагалось, первых и первоначальных органов и не начали брать растение – если не до его развития, то, по крайней мере, в момент его развития; тогда оказалось, что либо его первые органы нельзя было заметить, либо они находились в двойном, тройном и большем числе.
Здесь тем более должно было удаться заложить прочный фундамент, что, хотя заметные, бросающиеся в глаза члены дают некоторый повод к классификации и систематизации, тем не менее первоначальные члены обладают тем особым преимуществом, что, принимая их во внимание, можно сразу разбить все существа на большие группы; при этом основательнее познаются их свойства и отношения, что и происходило непрерывно на пользу науки в течение последнего времени.
Чтобы избегнуть участи того мальчика, который взялся вычерпать раковиной море, будем из неисчерпаемого черпать нужное, полезное для наших целей.
Обратимся сразу к расчленению, так как оно непосредственно вводит нас в жизнь растительного царства; расчленение более благородного растения не является здесь бесконечным повторением одного и того же члена. Расчленение без потенцирования не представляет для нас интереса, мы причаливаем там, где нам больше всего по сердцу: потенцированное расчленение, последовательное, расчлененное потенцирование, – отсюда возможность завершающего образования, где, в свою очередь, многое отделяется от многого, из единого выступает многое.
Этими немногими словами мы выражаем всю растительную жизнь, больше о ней нечего сказать.
Большая разница, стремлюсь ли я из светлого в темное или из темного в светлое; пытаюсь ли я, когда ясность уже не улыбается мне, закутаться в некоторый полумрак или же, убежденный, что ясное покоится на глубоком, нелегко поддающемся исследованию фундаменте, силюсь захватить наверх все, что возможно, из этого трудновыразимого фундамента. Я считаю поэтому, что всегда выгоднее следующее: пусть естествоиспытатель сразу признается, что в отдельных случаях он допускает это; умалчивание тут обнаруживается слишком ясно.
Ударами маятника управляется время, переменным движением от идеи к опыту – нравственный и научный мир.
При сколь угодно разработанной номенклатуре мы не должны забывать, что это – только номенклатура, что слово – надетый, навешенный на какое-нибудь явление слоговой знак, что оно поэтому отнюдь не выражает вполне природу и, стало быть, на него надо смотреть только как на вспомогательное средство, применяемое ради нашего удобства.
Ботаник-специалист берет на себя в высшей степени трудную задачу, вменяя себе в обязанность определение и обозначение вещей часто неразличимых. Из понятия метаморфозы вытекает, что вся растительная жизнь – непрерывная последовательность заметных и незаметных изменений формы, из которых первые определяются и называются, последние же могут быть замечены только как текучие состояния, едва доступные различению, не говоря уж о наделении именем.
Вот почему относительно первых большею частью пришли к соглашению, благодаря чему ботаническая терминология разрослась превыше всякой понятности, последние же все еще не поддаются и дают при случае повод если не к недоразумениям, то к разногласиям среди друзей науки.
Если поэтому ботаник твердо запечатлеет в своем уме наши соображения, он должен тем более проникнуться достоинством своего положения; он не станет биться над невозможным, но, сознавая, что цель, к которой он стремится, недостижима, он именно поэтому будет чувствовать себя все ближе к этой высокой цели, хотя бы шаги его и не поддавались измерению.
Резко различающая, точно описывающая ботаника более чем в одном смысле заслуживает высочайшего уважения, пытаясь проявлять высшую степень дара разъединять, отделять, сравнивать, как он дан человеческому уму, и давая затем пример того, как далеко можно с помощью языка, с помощью проникающего в самые мелкие детали наблюдательного таланта называть и обозначать еле различимое, раз оно открыто.
Учение о цвете Й. В. Гете
Учение о цвете Й.В.Гете
Известно, что сам Гете ценил свою работу по цвету выше своего поэтического творчества. Великий поэт был не согласен с теорией света и цвета Ньютона и в противовес создал свою собственную. Интерес Гете к цвету отмечается с детства. Как отмечают В. Фойгт и У.Зуккер (1983) чувственно-наглядный метод Гете был причиной того, что современниками концепция Гете была встречена «в штыки». Гете обвиняли в дилетантизме и советовали заниматься своим прямым делом. На холодное отношение современников к своей теории Гете жалуется в одном из писем к Шиллеру. Нас, прежде всего, интересует та часть учения Гете, которую он называет «Чувственно-нравственным действием цветов».
Опираясь на эти основные положения психологического раздела своего учения, Гете разделяет цвета на «положительные» — желтый, красно-желтый (оранжевый) и желто-красный (сурик, киноварь) и «отрицательные» — синий, красно-синий и сине-красный. Цвета первой группы создают бодрое, живое, деятельное настроение, а второй — неспокойное, мягкое и тоскливое. Зеленый Гете относил к «нейтральным». Остановимся более подробно на психологической характеристике цветов, даваемой Гете.
Желтый. Если смотреть сквозь желтое стекло, то «глаз обрадуется, сердце расширится, на душе станет веселее, кажется, что. веет теплом». Чисто желтый — приятен. Однако при его загрязнении, сдвижке в сторону холодных тонов (цвет серы) или нанесении на «неблагородную» поверхность, желтый приобретает негативное звучание и отрицательный символический смысл. Как сообщает Гете, такой желтый символизирует должников, рогоносцев и принадлежность к еврейской нации.
Оранжевый. То, что сказано (положительного) о желтом верно и для оранжевого, но в более высокой степени. Оранжевый «энергичнее» чисто желтого. Может быть, поэтому, этот цвет, по Гете, больше предпочитается французами, чем англичанами и немцами.
Желто-красный. Приятное и веселое чувство, вызываемое оранжевым, вырастает до невыносимо-мощного в ярком желто-красном. Активная сторона в этом цвете достигает своей высшей энергии. В результате этого, как считает Гете, энергичные, здоровые, суровые люди особенно «радуются» (предпочитают) эту краску. Этот цвет привлекает дикарей и детей. Вызывает чувство потрясения.
Синий. «Как цвет это — энергия: однако он стоит на отрицательной стороне и в своей величайшей чистоте представляет из себя как бы волнующее ничто». Гете тонко чувствует «мистицизм» синего и пишет о нем, как о создающем странное, невыразимое воздействие. Синий как бы влечет за собой, «уходит» от человека. Синий как идея темного связан с ощущением холода. Комнаты с преобладанием синего цвета кажутся просторными, но пустыми и холодными. Если смотреть на мир через синее стекло, то он предстает в печальном виде.
Красно-синий (сиреневый). Этот цвет вызывает ощущение беспокойства. Цвет живой, но безрадостный.
Сине-красный. Впечатление беспокойства значительно возрастает. Гете считал, что выдержать этот цвет длительное время очень трудно, если он не разбавлен.
Чисто красный Гете рассматривает как гармоничное соединение полюсов желтого и синего и поэтому глаз находит в этом цвете «идеальное удовлетворение». Красный (кармин) производит впечатление серьезности, достоинства или прелести и благоволения. Более темный символизирует старость, а светлый — юность.
Говоря о пурпуре, Гете указывает, что он — любимый цвет правителей и выражает серьезность и величие. Но если рассматривать окружающий пейзаж через пурпурное стекло, то он предстает в ужасающем виде, как в день «страшного суда».
Зеленый. Если желтый и синий находятся в равновесной смеси, возникает зеленый. Глаз, по выражению Гете, находит в нем действительное удовлетворение, душа «отдыхает». Не хочется и нельзя идти дальше.
Воздействие отдельных цветов, вызывая определенные впечатления и состояния у человека, тем самым, в терминологии Гете, «ограничивает» душу, которая стремится к цельности. Здесь Гете проводит параллель между цветовой гармонией и гармонией психики. Как только глаз видит какой-нибудь цвет, то приходит в деятельное состояние. Его природе свойственно породить другой цвет, который вместе с данным содержит цельность цветового круга.
Так и душа человека стремится к цельности и всеобщности. Эти положения Гете, во многом предвосхищают результаты экспериментальных исследований С.В. Кравкова связей между цветовым восприятием и деятельностью вегетативной нервной системы (ВНС) человека.
Гете выделяет следующие гармоничные цветовые сочетания: желтый — красно-синий; синий — красно-желтый; пурпур — зеленый.
Исходя из учения Гете о цветовой гармонии и цельности, можно сделать вывод, что психологическое воздействие, скажем, желтого цвета, требует для своего уравновешивания воздействия красно-синего (фиолетового). Между гармонической цветовой парой существуют отношения взаимодополнения. Указанные шесть цветов составляют «цветовой круг» Гете, где гармоничные сочетания располагаются друг напротив друга по диагонали.
Кроме гармоничных цветовых сочетаний (приводящих к цельности), Гете выделяет «характерные» и «нехарактерные». Эти цветовые сочетания также вызывают определенные душевные впечатления, но в отличие от гармоничных, они не приводят к состоянию психологического равновесия.
«Характерными» Гете называет такие цветовые сочетания, которые составляют цвета, разделенные в цветовом круге одной краской.
Желтый и синий. По выражению Гете — скудное, бледное сочетание, которому не хватает (для цельности) красного. Впечатление, которое оно создает, Гете называет «обыденным».
Сочетание желтого и пурпура также одностороннее, но веселое и великолепное.
Желто-красный в сочетании с сине-красным вызывает возбуждение, впечатление яркого.
Смешивание цветов характерной пары порождает цвет, находящийся (в цветовом круге) между ними.
«Нехарактерными» Гете называет сочетания двух рядом расположенных цветов своего круга. Их близость приводит к невыгодному впечатлению. Так желтый с зеленым Гете называет «пошло веселым», а синий с зеленым — «пошло-противным».
Важную роль в формировании психологического воздействия цвета на человека Гете отводит светлотным характеристикам цветов. «Активная» сторона (положительные цвета) при сочетании с черным выигрывает в силе впечатления, а «пассивная» (отрицательные цвета) — проигрывает. И, наоборот, при сочетании с белым, больше выигрывает пассивная сторона, становясь более «веселой» и «жизнерадостной».
Затрагивает Гете и межкультурные различия в цветовой символике и психологическом воздействии цвета.
Любовь к яркому и пестрому он считает характерным для дикарей, «некультурных» народов и детей. У образованных людей, напротив, существует некоторое «отвращение» к цветам, особенно ярким.
Цвет одежды Гете связывает как с характером нации, в целом, так и отдельного человека. Живые, бойкие нации, считает Гете, больше любят усиленные цвета активной стороны.
Умеренные — соломенный и красно-желтый, с которыми они носят темно-синий.
Нации, стремящиеся показать свое достоинство — красный с уклонением в пассивную сторону.
Молодые женщины предпочитают светлые оттенки — розовый и голубой.
Старики — лиловый и темно-зеленый.
Значение «Учения о цвете» для психологии цвета очень велико. То, что ставилось Гете в вину, — художественный метод, субъективизм, позволило великому немецкому поэту рассмотреть тонкие взаимосвязи между цветом и психикой человека. Метафора «светоносной души человека» получила в работе Гете убедительное подтверждение.
Цвет у Гете уже не символ божественных, мистических сил. Он символ самого человека, его чувств и мыслей, причем, символ не поэтический, а психологический, имеющий определенное, специфическое содержание.
ОГЛАВЛЕНИЕ СООБЩЕСТВА «Сам себе Маг и Целитель»
ИНТЕРНЕТ-АКЦИЯ: День крещения Руси 2012.
28 июля День крещения Руси. Устроим вместе интернет-акцию!
Слава и Вечная Память Предкам нашим, отдавшим жизнь за Свободу и Независимость Руси в борьбе при насильственной кровавой христианизации.
СЕКРЕТЫ НУМЕРОЛОГИИ.
В последнее время мы с вами много говорим о роли чисел и цифровых кодов в повседневной жизни и судьбе человека.
Сегодня я тоже хотела бы поделиться с вами простыми нумерологическими
секретами, которые обязательно вам пригодятся каждый день.
Сразу хочу подчеркнуть:
нет смысла объяснять магические принципы работы цифровых комбинаций –
на то они и магические, то есть волшебные и тайные. Я же сегодня хочу
обратиться к тем магическим значениям чисел, которые пригодятся вам
ежедневно в обычной реальной жизни. Это самые простые ключи – их не надо
высчитывать, – их нашли еще в «далекие далека», а сейчас и вы узнаете о
них и научитесь их использовать.
Итак, начнем с самого простого. Если вы опаздываете куда-то, вам нужно по дороге повторять про себя число «двадцать».
2 умножит ваши усилия, а 0 сведет на нет усилия противодействия. Для
вас в толпе или автомобильной пробке возникнет свободный коридор, а тот,
с кем вы встречаетесь, и сам начнет опаздывать либо же просто не
заметит вашего опоздания.
Если вам нужно нечто разрушить, вы должны представлять себе в воображении это нечто и произносить про себя: «Сорок четыре».
Мало того что эти цифры внешне похожи на два разряда молнии (недаром
они были столь популярны у завоевателей). Но наложение одного квадрата
(4) на другой квадрат (4) дробит всякую устойчивость на части, ведь
углов становится восемь, а 8 – число бесконечности. Вот и выйдет
дробление до бесконечности – в пыль.
Если вам, наоборот, необходимо приумножение, восстановление чего-то, представьте это нечто и повторяйте: «Сорок сороков». Помните, как величалось в старой Москве невиданное множество церквей – именно так магически: сорок сороков.
Если вам не хватает счастья, удачи, легкости, повторяйте число «двадцать один». Само слово «счастье» в цифровом значении – 21.
Если вам необходимо прибавить что-то (хоть количество петель в вязанье, хоть количество купюр в кошельке), представьте себе это и повторяйте: «Семь плюс один». 7 – число таинственного действия, 1 – число цели и энергии, ну а 8 (7 + 1) – число бесконечности.
Если же вам нужно нечто убавить (хотя бы, например, собственный вес), представьте себя стройной березкой и повторяйте: «Десять минус один». Кстати, будьте готовы к переменам: 10 – 1 = 9 (числу перемен).
Ну
а теперь, после краткого урока магии чисел, постараемся представить
себе, как эти числа выглядят. Вы, конечно, это знаете. Но знаете ли,
почему наши цифры пишутся именно так? Давайте разберемся, что значит их
внешний вид. Традиционно считается, что написание – внешняя форма наших
чисел – арабская. Их так и называют, в отличие от римских чисел, –
арабские числа. Но понятно, что древние написания вбирали в себя
множество различных черт. Используясь разными народами, написания цифр
менялись. Если мы сравним их, эти самые арабские цифры, например, с
древнескандинавскими рунами, увидим множество тождественностей.
Например, руна «лагу» изображается как 1, только верхний кончик у нее не
с левой, а с правой стороны. И значила руна «лагу» почти то же, что и
значит 1: реализовать свой потенциал, определить свое движение.
Древние
практики рассказывают нам о том, почему наши цифры выглядят так, а не
иначе. Оказывается, они отражали развитие, те поворотные углы, которые
преодолевает человек во времени и пространстве своей жизни. Чем более
возрастает число, тем больше у него углов – препятствий, которые
необходимо преодолеть на пути жизни, чтобы прийти к собственной цели.
Сравните: – один угол – шесть углов – два угла – семь углов – три угла – восемь углов – четыре угла – девять углов – пять углов – нет углов
Поэтому,
если вы посмотрите на СВОИ цифры даты рождения, или на комбинации ваших
персональных кодов, обратите внимание, сколько углов в каждой вашей
цифре. Количество углов
будет говорить не только о том, сколько препятствий встретится на вашем
пути, но и (а это главное!) о том, насколько нервно вы сами будете
воспринимать происходящее.
СЕКРЕТЫ НУМЕРОЛОГИИ.
В последнее время мы с вами много говорим о роли чисел и цифровых кодов в повседневной жизни и судьбе человека.
Сегодня я тоже хотела бы поделиться с вами простыми нумерологическими
секретами, которые обязательно вам пригодятся каждый день.
Сразу хочу подчеркнуть:
нет смысла объяснять магические принципы работы цифровых комбинаций –
на то они и магические, то есть волшебные и тайные. Я же сегодня хочу
обратиться к тем магическим значениям чисел, которые пригодятся вам
ежедневно в обычной реальной жизни. Это самые простые ключи – их не надо
высчитывать, – их нашли еще в «далекие далека», а сейчас и вы узнаете о
них и научитесь их использовать.
Итак, начнем с самого простого. Если вы опаздываете куда-то, вам нужно по дороге повторять про себя число «двадцать».
2 умножит ваши усилия, а 0 сведет на нет усилия противодействия. Для
вас в толпе или автомобильной пробке возникнет свободный коридор, а тот,
с кем вы встречаетесь, и сам начнет опаздывать либо же просто не
заметит вашего опоздания.
Если вам нужно нечто разрушить, вы должны представлять себе в воображении это нечто и произносить про себя: «Сорок четыре».
Мало того что эти цифры внешне похожи на два разряда молнии (недаром
они были столь популярны у завоевателей). Но наложение одного квадрата
(4) на другой квадрат (4) дробит всякую устойчивость на части, ведь
углов становится восемь, а 8 – число бесконечности. Вот и выйдет
дробление до бесконечности – в пыль.
Если вам, наоборот, необходимо приумножение, восстановление чего-то, представьте это нечто и повторяйте: «Сорок сороков». Помните, как величалось в старой Москве невиданное множество церквей – именно так магически: сорок сороков.
Если вам не хватает счастья, удачи, легкости, повторяйте число «двадцать один». Само слово «счастье» в цифровом значении – 21.
Если вам необходимо прибавить что-то (хоть количество петель в вязанье, хоть количество купюр в кошельке), представьте себе это и повторяйте: «Семь плюс один». 7 – число таинственного действия, 1 – число цели и энергии, ну а 8 (7 + 1) – число бесконечности.
Если же вам нужно нечто убавить (хотя бы, например, собственный вес), представьте себя стройной березкой и повторяйте: «Десять минус один». Кстати, будьте готовы к переменам: 10 – 1 = 9 (числу перемен).
Ну
а теперь, после краткого урока магии чисел, постараемся представить
себе, как эти числа выглядят. Вы, конечно, это знаете. Но знаете ли,
почему наши цифры пишутся именно так? Давайте разберемся, что значит их
внешний вид. Традиционно считается, что написание – внешняя форма наших
чисел – арабская. Их так и называют, в отличие от римских чисел, –
арабские числа. Но понятно, что древние написания вбирали в себя
множество различных черт. Используясь разными народами, написания цифр
менялись. Если мы сравним их, эти самые арабские цифры, например, с
древнескандинавскими рунами, увидим множество тождественностей.
Например, руна «лагу» изображается как 1, только верхний кончик у нее не
с левой, а с правой стороны. И значила руна «лагу» почти то же, что и
значит 1: реализовать свой потенциал, определить свое движение.
Древние
практики рассказывают нам о том, почему наши цифры выглядят так, а не
иначе. Оказывается, они отражали развитие, те поворотные углы, которые
преодолевает человек во времени и пространстве своей жизни. Чем более
возрастает число, тем больше у него углов – препятствий, которые
необходимо преодолеть на пути жизни, чтобы прийти к собственной цели.
Сравните: – один угол – шесть углов – два угла – семь углов – три угла – восемь углов – четыре угла – девять углов – пять углов – нет углов
Поэтому,
если вы посмотрите на СВОИ цифры даты рождения, или на комбинации ваших
персональных кодов, обратите внимание, сколько углов в каждой вашей
цифре. Количество углов
будет говорить не только о том, сколько препятствий встретится на вашем
пути, но и (а это главное!) о том, насколько нервно вы сами будете
воспринимать происходящее.
Прощение
— единственная освобождающая сила во Вселенной. Прощение истинной
причины освобождает человека от болезней, жизненных трудностей и прочего
плохого.
Как прощать? Это труднее, чем Вы предполагали? Ничего, научимся!
1. Если кто-то сделал мне плохо, то я прощаю его за то, что он это сделал, и прощаю себя за то, что я вобрал в себя это плохое.
2. Если я сам сделал кому-либо плохо, то прошу у него прощения за то, что я сделал, и прощаю себя за то, что я это сделал.
3.
Поскольку я причинил своему телу страдания, делая плохо другому, либо
позволяя делать плохо по отношению к себе, то в любом случае я всегда прошу прощения у своего тела за то, что тем самым причинил ему вред.
Все это можно приговаривать либо произносить мысленно. Главное, чтобы шло от души. Таково самое простое прощение.
Такое прощение
люди обычно понимают без труда, хотя испрашивать прощение у себя для
некоторых является непреодолимой проблемой. Я принадлежу себе равно в
такой же степени, как принадлежу Божественному Всеединству. Как и любой
другой. Тем самым мое тело является одновременно и мною, и им. Я не имею
права его разрушить. Хотя мое тело — мое, но я не его собственник.
Постарайтесь
освободить свой дух от материалистического мышления. Для этого
попросите прощения у своего мышления за то, что оно коллекционирует
догмы. Иной раз бывает очень трудно простить другому, порой даже
невозможно, поскольку тот причинил много боли.
Хотя учение Христа о спасении и не ново, но зато ново его глубинное осмысление и потому требует дополнительного прояснения.
Принципы прощения
Все, что делает мне плохо, связано со мной при помощи невидимой
энергетической связи. Если я хочу освободиться от плохого, то я сам
должен освободить оба конца связи. Это делается прощением.
Человек притягивает к себе то, что в нем уже есть.
Если есть хорошее, должен явиться некто, чтобы делать хорошее. Если есть плохое, должен явиться некто делать плохое.
Тот, кто явится, преподнесет мне жизненный урок. Он словно исполнитель
работы по заказу. Я хочу, и он придет. Вся негативность, которая есть в
человеке и которую он сумел освободить по-умному — с помощью прощения,
является неусвоенным жизненным уроком. Следовательно, его придется
усвоить через страдания. Для этого должен явиться некто и причинить
страдания.
• Прощению сопутствует осознание. Осознание есть мудрость.
• Человек остается глупым до тех пор, пока видит причину плохого в другом человеке.
Формула прощения
1. Я прощаю плохой мысли за то, что она в меня вошла.
2.
Я прошу прощения у плохой мысли за то, что я не понял, что она пришла
научить меня уму, и за то, что я не сообразил ее освободить. Я заключил
ее в себе в плен и взращивал.
3. Я прошу прощения у своего тела за то, что взращивая плохую мысль, причинил ему плохое.